Рейд во спасение

Дыра получилась с красными краями, Азазель расширил ее диаметр, любовно и в то же время практично закругляя острые заусеницы, эстет, полюбовался, хотя Михаил уже научился понимать, когда в самом деле беспечен, а когда делает вид.

– Ну вот, – сказал он вдохновенно. – Повторение – мать учения! Почти как в Сигоре, помнишь?.. Только там в подземелье, а тут… не совсем как бы подземелье, а даже наоборот. Там было скучно, а здесь сколько народу встретим! Ты же драться обожаешь, весь из себя раззудишься!

Михаил зябко передернул плечами.

– Ну и шуточки у тебя. Я веревку не брал!

– Веревок не напасешься, – ответил Азазель серьезно. – И вообще вешать нерационально. Проще рубить… Да ладно-ладно, сейчас присмотрю там, внизу, местечко…

Он опустился на четвереньки, долго вглядывался, наконец шепнул:

– Есть уголок…

– А как мы…

Он не договорил, Азазель внезапно цапнул его за лодыжку. Михаил не успел открыть рот, как оба оказались на краю потолочной балки под сводом в просторном помещении. Воздух внутри не такой сухой, как снаружи, пахнет горелым маслом, снизу слышатся грубые голоса.

– Тихо, – шепнул Азазель, – там слуги. Какого черта приперлись?.. Подожди, пусть уйдут.

Михаил огляделся, они у стены в темном закутке, снизу их не видно, балка толстая, Азазель перенес их точно. Снизу доносятся голоса грубые, раздраженные, Михаил еще не выглянул, а уже увидел в запахах и колебаниях воздуха косматых существ, похожих как на людей, так и на огромных обезьян, коротконогих и с длинными мохнатыми руками.

– Жди, – велел Азазель шепотом. – Пусть уйдут. Это слуги… Заменят чашки с маслом в светильниках и уйдут. А потом ты разойдешься… Здесь тебе не чашки двигать!.. Бей, круши, ломай – на это ума не надо. Атомных бомб тысячи наделали, пока научились ими чашки двигать… в смысле, в мирных целях. Так и здесь, раззудись, Мишка!.. Пусть не препятствуют нашему ндраву. В основном твоему.

Михаил тихо шепнул:

– А твоему?

– Я что, – ответил Азазель с достоинством, – я скромный, интеллигент, всегда в стороне… Зато у тебя все нужное пойдет, ты же солдат, а не защитник природы и ее окрестностей, как вот я, к примеру. Если чашку разобьешь, никто не обругает, даже если вместо чашки этот дворец с его обитателями… А кто против… его тоже о стену, не нужна нам оппозиция! Пусть все знают наш здоровый гуманизм с человеческим лицом.

– Азазель, – попросил Михаил, – я знаю, ты меня так успокаиваешь и отвлекаешь, но так еще страшнее, не знал?

Азазель вытаращил глаза.

– Ты чего?.. Царь природы?.. Это человек царь!.. А еще и венец творения, во что мне и самому бывает поверить трудно, но раз сказано, что венец, то венец!.. Почему ты решил, что я о тебе думаю? Я себя успокаиваю, мне всегда страшно, я же ценность!.. А ты всего лишь солдат. Не тот солдат, так этот, как сказал великий демон Брехт.

– Вот теперь успокоил, – согласился Михаил.

– Я ж говорю, – воскликнул Азазель шепотом, – в психотерапевтах я бы такие деньги заколачивал!.. Смотри, уже уходят сиволапые. Им бы только Зимний брать, морды опухшие.

– Но брать будем мы, – уточнил Михаил, – а эти сиволапые в защитниках?

– Это работники, – сообщил Азазель, – а не защитники. Просто бей, кто подвернется, их не жалко. Честно говоря, мне здесь вообще никого не жалко, хотя я человеколюбист и правозащитник, пусть и крайне умеренный, а иногда и экстремальный.

Михаил иногда чуть заглядывал за край, проверял, как последние слуги внизу наполняют чаши светильников и уходят, и спросил тихонько:

– А охрана… как всегда, у входа?

– Придет и ее очередь, – пообещал Азазель. – Мы сейчас в прекрасном диком времени, где нет полиции, а правит сила!.. Потому нет нужды арестовывать. Кто не с нами – тот против нас. Помнишь, крестоносцы готовились к штурму города, и один спросил священника, как отличить верующего от безбожника. Священник ответил мудро: убивай всех, а Господь разберется, кого в рай, кого в ад…

– Понял, – ответил Михаил сухо. – Это себе такое скажи. Я не очень-то готов здесь щадить кого-то.

– Тогда прекрасно, – сказал Азазель. – Стреляй на поражение сразу. Здесь не сбегутся на звуки выстрелов. Местные, к счастью, не знают, что это такое.

– А это честно?

– В войне вообще нет чести, – ответил Азазель мудро. – Говорят о чести и доблести те, кто сам в бой не идет, а красиво и величественно посылает других умирать за идеалы. К тому же часть демонов могут использовать боевую магию. А это нечестно!

– А если мы?

Азазель сказал оскорбленно:

– Ты чего такой зануда? Понятно же, нам все можно! Потому что мы несем добро и разрушение!

Михаил поинтересовался осторожно:

– А как отличить тех, кто с боевой магией?

Азазель скривил губы.

– Господь разберется, забыл?

Он прислушался, внизу тихо, пробежал на ту сторону зала по потолочной балке, она толщиной с туловище толстого человека, оступиться трудно, через равные промежутки с нее свисают толстые канаты с массивными светильниками из меди.

Свечи горят ярко, освещая расположенный внизу зал, просторный и с минимумом мебели, где только большой овальный стол и с дюжину кресел с прямыми высокими спинками.