Рейд во спасение

Михаил тревожно поглядывал по сторонам, но куда ни глянь, всюду огромная выжженная пустыня с полопавшейся землей из красной глины. Трещины в основном мелкие и неширокие, но некоторые приходилось перепрыгивать, и всякий раз снизу чуть ли не подбрасывало раскаленным воздухом.

Пару раз Михаил успевал заметить далеко внизу багровые реки расплавленного металла.

Азазель вытянул руку.

– Вон там… посмотри! Что-то непонятное…

Михаил прищурился, сухой воздух выедает глаза, все еще чувствует себя человеком в человеческом теле, никак не привыкнет, как настаивает Азазель, ощущать мир вокруг как родной, тогда и через ручей с расплавленным металлом сможет перейти вброд, не ощутив жара.

– Что там? – переспросил он. – Вроде бы котел… если с кипящей водой, то там могут быть грешники, огонь вон под котлом полыхает вовсю… Одного не понимаю…

– Откуда один-единственный котел в пустыне? – договорил Азазель. – Да, загадка… Может, остальных амнистировали?.. Ты куда?

– Надо взглянуть, – сказал Михаил. – Это же совсем по пути.

Азазель сказал сердито:

– Если вот так будешь везде останавливаться… Ладно, но будь настороже! Это может быть ловушкой.

Михаил победно ускорил шаг, чувствуя, как Азазель с неохотой тащится сзади.

Котел приближается с каждым шагом, весь из старинной черной меди, размеры позволили бы разместить человек десять, но над поверхностью кипящей воды появляется и снова скрывается одна-единственная голова с прилипшими ко лбу седыми волосами.

Михаил замедлил шаг, от котла несет жаром, а когда сделал еще шажок, понял, в котле не вода, а кипящее масло, что обжигает намного сильнее.

Грешник увидел их, развернулся, на худом скуластом лице отразилось изумление.

– Вы кто? – крикнул он сорванным от крика голосом. – Здесь уже давно никого!

– Просто гуляем, – быстро ответил Азазель, опережая Михаила. – Туристы-экстремалы. Как там в масле, здорово? Как сыр, верно?

Мужчина вскрикнул хриплым голосом:

– Допущена ошибка!..

Михаил приготовился добросовестно выслушать, но Азазель бросил с небрежностью:

– Все они так говорят. И что вообще судебная система неправильна. И одни сатрапы!.. Пойдем дальше, здесь все ясно.

Грешник прокричал отчаянным голосом:

– Я в самом деле грешил много и был осужден на максимальный срок, на все двенадцать месяцев!.. Но обо мне забыли, и я здесь уже две тысячи лет!..

Михаил буркнул:

– Какие двенадцать месяцев? Что он несет?

Азазель посмотрел на него как-то странно.

– Мишка… Двенадцать месяцев в аду – это всегда было максимальным сроком. Потому кадиш по умершему читали всего одиннадцать месяцев, нельзя же предположить, что их родственник входил в число немногих самых великих грешников?.. Но с этим умельцем в самом деле могла быть допущена ошибка. Судя по тому, что он в котле в самом деле уже две тысячи лет…

Михаил буркнул:

– А при чем тут…

– Пришло молодое и свирепое христианство, – пояснил Азазель, – с его немилосердными законами. Присвоили почти все старое наследие, как и принято у варваров, в том числе и ад. А всех грешников решили мучить вечно, вплоть до Воскресения всех мертвых и окончательного Суда над всеми. Юные революционеры всегда во всем перегибают!.. Но, конечно же, осужденных судом прошлого созыва нужно было отпускать по истечении их сроков наказания.

Заключенный время от времени отталкивался ногами от дна и выныривал, но быстро терял силы и погружался с головой снова, но Михаил все время чувствовал на себе его полный надежды и отчаяния взгляд.

– Никогда не думал, – пробормотал он, – что законы в аду поменялись так резко… Значит, в самом деле страдает из-за ошибки?

Азазель отмахнулся.

– Скорее всего. Но ты чего уперся?.. Пойдем! Нужно мир спасать, а ты раздемократничался!.. Подумаешь, на одного-двух больше… Это неизбежные потери среди мирного населения при масштабных исторических событиях. Была революция, браток!.. Христианство – это такая революция, и столько крови, что потери во всех предыдущих войнах такая мелочь, плюнуть и растереть!

Михаил постоял, сердито глядя на него из-под насупленных бровей.

– Но это же несправедливо?

– Мир несправедлив, – согласился Азазель философски. – Что встал? Пойдем его спасать, хоть он и несправедлив, но прекрасен и, как говорят, удивителен! В чем постоянно убеждаюсь, стоит только на тебя посмотреть.

Михаил пробормотал:

– Но это как-то не… Ты же освободил Бианакита?

Азазель покачал головой.

– То из земной тюрьмы, а это из ада!

– Любая тюрьма – плохо.

– Бианакита я собирался использовать, – напомнил Азазель. – А этот нам на что?

– А просто делать добро? – сказал Михаил сердито. – Не пробовал? Как насчет простого милосердия?

Азазель развел руками, а Михаил покачал головой, тяжелыми шагами вернулся к котлу с грешником.

– Раскаиваешься? – спросил он сурово.

– Еще бы! – вскричал тот. – Я раскаивался еще в день суда, но кто меня слушал?

– Ты услышан сейчас, – с торжественностью в голосе и некоторой трубностью сказал Михаил.