– Товарищ лейтенант, есть идея, – зашептал Брянцев. – Начнут выносить боеприпасы – открыть огонь по контейнерам, глядишь и рванут… – и сам же отказался от своей идеи. – Хотя не знаю, может и не получиться – патронами ничего не сделаешь, или тут рванёт, а под землю не дойдёт.
Как он устал от этих пустопорожних рекомендаций… Глеб уже жалел, что ночью не решился на штурм.
Из западного леса показались две грузовые машины в сопровождении мотоциклистов, въехали на территорию базы. Охрана сжала кольцо вокруг грузовиков, орущие конвоиры принялись выгружать советских военнопленных. Разведчики недовольно зароптали, сомнения не было – немцы доставили на объект попавших в плен красноармейцев – дармовую, хотя и весьма сомнительную, рабочую силу.
Доходяг и раненых не брали – все пленные находились в нормальной физической форме – молодые, угрюмые мужики, в оборванном обмундировании, многие без головных уборов, даже без сапог. Представителей комсостава вроде не было, политработников, судя по петлицам, тоже – подобные категории долго в плену не жили, из них выпытывали всё, что они знали, а потом ликвидировали.
Пленных толкали, били прикладами, насилу выстроили в две шеренги – охранники не церемонились. Красноармейцев было около трёх десятков, – они исподлобья косились на немцев, во взглядах сквозили обречённость и безразличие.
Гауптман медленно прохаживался вдоль строя, с любопытством разглядывал их лица – видно ещё не насмотрелся за два месяца. За ним по пятам семенил приземистый фельдфебель – переводчик. Офицер что-то говорил, фельдфебель переводил
Пленные отворачивались, кто-то сплюнул под ноги. Это не осталось незамеченным, последовал резкий окрик, подбежал солдат, выдернул красноармейца из строя, тот качнулся, понял, что сейчас произойдёт и принял решение – все равно терять нечего: он ударил солдата кулаком в живот и злорадно оскалился, когда тот согнулся пополам. Закричал гауптман, двое вскинули карабины, захлопали выстрелы. Боец качнулся, упал лицом в землю. Под шальную пулю попал ещё один, лысоватый с выпуклыми глазами, он схватился за простреленное плечо, осел с исказившемся лицом. Кто-то из товарищей нагнулся, чтобы ему помочь, но подбежал охранник, ударил в плечо прикладом.
Шеренга зароптала, строй сломался, пулемётная очередь прошла над головами и все застыли. Долговязый обер-гренадер передёрнул затвор, выстрелил в раненого. Гауптман удручённо покачал головой – к работе ещё не приступали, а раб сила уже тает. Он продолжал не громко вещать, фельдфебель переводил.
– Что творят, суки!.. – выругался обычно сдержанный Глинский. – Вконец оборзели! Убивать их надо, иначе не поймут. А эти тоже хороши – какого хрена в плен сдались?
– Вадька уймись! – поморщился Шлыков. – Как у тебя всё просто…
– Не сдавайся и всё…
– Они и не сдавались, их просто взяли в плен. Чуешь разницу? Контузия, внезапное нападение, кончились боеприпасы и даже счёта жизнью не свести и кулаками не отбиться.
– Товарищ лейтенант, что делать будем? Давайте вдарим из всех стволов и в атаку пойдём? А эти бедолаги нам помогут, пока они здесь, кто-нибудь да выживет.
Решение по прежнему не вызревало, идея Шлыкова равнялась самоубийству – только в зоне видимости три пулемётных поста, а бежать полтораста метров – немцы просто от хохота помрут, когда станут отстреливать нас на открытом участке.
Пленным внушили, что от них хотят, других желающих расквитаться с жизнью пока не было. Кучка оборванцев под прицелом пулемётчиков потянулась в хранилище. Люди пропадали в темноте с низко опущенными головами. Через пару минут они стали выносить продолговатые снарядные ящики, окрашенные в тёмно-серый цвет. Красноармейцы отдувались, подкашивались ноги. Охрана бдительно следила за каждым их шагом. Задним ходом подъехал грузовик, вышел водитель, вразвалку обогнул машину, отомкнул задний борт. Двое красноармейцев вскарабкались в кузов, им подавали ящики, они оттаскивали к переднему борту.
Снарядов было много, переноска продолжалось минут тридцать. Потом пошли контейнеры с минами. Без казусов не обошлось – у кого-то дрогнула рука при подъёме в кузов и, видно не просто дрогнула, а намеренно. Ящик, сбитый из досок, развалился, мины рассыпались. Виновник успел отскочить, злорадно засмеялся. Немцы заполошно закричали, кто-то бросился на землю, другие пустились наутёк. Автоматная очередь пропорола воздух – пленный пошатнулся рухнул как столб, второй не шевелился, угрюмо смотрел на вражеского солдата. Этого тоже хотели пристрелить, но офицер что-то проорал и пленного оставили в покое.
Несколько минут вокруг кузова царила суета, кричали конвоиры, красноармейцы собирали мины. Труп оставили на месте, да бы дисциплинировал других. В машину вошло не больше тридцати ящиков, водитель развёл руками – не он придумал такую грузоподъёмность. Борт закрыли, грузовая машина, в сопровождении двух пехотинцев отбыла в неизвестном направлении.