Вечером я сделал заголовки к высохшим фотографиям, напечатав их на полосках тонкой бумаги, приклеил их скотчем на обратной стороне и, чувствуя себя немного по-идиотски, добавил: «Филип Нор, копирайт». Так делал Чарли много лет назад. Мне всегда казалось, что Чарли стоит за моим плечом, напоминая, чтобы я следил за работой.
Работа.
Само это слово наполняло меня беспокойством. Впервые я по-настоящему подумал о моих фотографиях в этом смысле.
«Нет уж, – возразил я себе. – Я – жокей».
Рано утром в субботу я ждал звонка от Гарольда с приказом срочно заболеть.
Он позвонил в четверть десятого.
– Ты в порядке? – спросил он.
– Черт побери!
– Лучше тебе быть в порядке, – сказал он. – Только что позвонил Виктор. Я не стал ждать, что он скажет. Я прямо сказал ему, что будущее Чейнмайла зависит от того, насколько правильно его будут вести во всех его скачках.
– И что?
– Виктор сказал, что скачки без особого напряга ему не повредят, потому я передал ему то, что ты сказал. Слово в слово. И сказал ему, что ты наизнанку будешь для него выворачиваться, если только мы будем стараться выиграть. – Голос Гарольда в трубке прямо-таки гудел от радости. – И знаешь, что сказал Виктор? Он сказал, передай этому чистоплюю, что именно этого я и хочу.
– То есть…
– То есть, – прорычал Гарольд, – он передумал. Побеждай на Чейнмайле, если сможешь. И, честно говоря, тебе лучше победить.
– Но Чейнмайл…
– Черт! Ты хочешь скакать на этой лошади или нет?
– Хочу.
– Ну и все. Увидимся в Аскоте. – Он бросил трубку, давая мне понять, что я, по его мнению, не слишком-то благодарен ему за его старания насчет Виктора. Но если он пообещал Виктору, что Чейнмайл выиграет – а, похоже, именно это он и сделал, – то я попадаю в еще более крутой переплет, чем прежде.
В Аскоте я отыскал главного разъездного конюха Гарольда, который, как обычно, приехал с лошадьми, и спросил, как сегодня чувствует себя Чейнмайл.
– Зверь.
– А Дэйлайт?
– Спокоен, как старая корова.
– А на кого конюхи ставят?
Он искоса глянул на меня.
– Да на обоих. А что, не надо?
– Да нет, – небрежно сказал я. – Пусть ставят. Правда, всяко бывает… иногда конюхи лучше знают шансы лошади, чем тренер.
Он ухмыльнулся.
– Да уж. Но сегодня… – Он пожал плечами. – Да на обоих понемногу. В смысле, не недельные ставки. Просто кое-какие деньги на пиво.
– Спасибо, – я кивнул и пошел в весовую, по крайней мере, без лишних беспокойств. Конюхи ни монеты бы не поставили без причины. Ноги, желудки и дух обеих лошадей можно считать нормальными. Больше и желать нечего.
Я увидел Виктора Бриггза в группе людей, стоявших на травке у весовой. Всегда в одном и том же – широкополая шляпа, тяжелое синее пальто, черные кожаные перчатки. То же выражение на лице – чистая аспидная доска. Он увидел меня и, несомненно, заметил, как я замешкался в нерешительности, раздумывая, получится ли пройти мимо него и не заговорить.
Не получилось.
– Доброе утро, мистер Бриггз.
– Доброе, – отрывисто сказал он. И все. Он не стремился остановить меня для разговора, потому после короткого замешательства я пошел в весовую. Когда я проходил мимо, он проскрежетал: – Посмотрим, какая у тебя изнанка.
Я остановился и обернулся. Его лицо по-прежнему было бесстрастным, глаза – жесткими и холодными. Я остановился, сглотнул и сказал только одно:
– Ладно.
И пошел дальше, кляня себя за то, что в запальчивости сделал это глупое заявление.
В раздевалке кто-то рассказывал анекдот о двух статуях, Стив Миллес разминал свою зажившую руку и жаловался, что врач не пропустил его на скачки, кто-то распространялся насчет слухов о крупном перевороте в скачках. Я снял уличную одежду и стал слушать всех троих сразу.
– Стояли в парке две статуи – голый мужчина и женщина, глядя друг на друга долгие годы…
– Я сказал ему, что уже восстановил подвижность. Это нечестно…
– Жокейский клуб что, в самом деле создает новый комитет?..
– И, значит, приходит к ним ангел и говорит: «Раз вы уж тут терпеливо простояли столько лет и зим, то я вам в награду даю полчаса человеческой жизни, чтобы вы сделали то, чего вам всего больше хочется»…
– Гляди, я могу махать рукой. Что ты думаешь?
– Комитет по утверждению платных распорядителей или что еще.
– И вот эти две статуи ожили, переглянулись, малость посмеялись и сказали: «Ну, сделаем?» и «Да, пошли». Они убежали в кусты, и там зашуршало…
– Я мог бы удержать любую лошадь. Я так ему и сказал, но этот козел и слушать меня не стал.
– …вроде зарплаты старшему распорядителю…
– И через четверть часа они выходят из кустов, разгоряченные, возбужденные, счастливые, и ангел говорит им: «Вы только четверть часа использовали, почему бы вам еще раз не порезвиться»…
– Короче, сколько обычно заживает ключица?
– Я слышал, что лорд Уайт согласился с этим проектом…
– Тогда статуи захихикали, и мужчина сказал девушке: «Прекрасно, дорогая, давай еще раз, только теперь сделаем это по-другому. Теперь я буду держать этого хренова голубя, а ты будешь срать ему на голову».
Среди взрыва хохота я услышал, как сплетник сказал:
– …и Ивор ден Релган будет председателем.
Я обернулся к нему:
– Что ты сказал?