Redrum 2017

— Обмотался ишо, как юродивы-ык! Мамка бы жива была, в дурку тбя по-ложла… там само место.

С горы идти легче, ноги сами несут. Главное, затормозить вовремя. Уже бочина старого клуба маячит за поворотом…

Рябиныча мягко похлопали по плечу. У дурачка в культе, затянутой в жёлтую резиновую перчатку, булькала в грязной бутыли самогонка.

— Воруешь, с-сука? — прохрипел Рябиныч, выхватил у него бутыль.

Тот на шаг отступил, замотал головой.

— Чё? Ишо скажи, Борисова сама дала?

Дурачок кивнул. В темноте грязные чулки походили на лоскуты чёрной кожи, под курткой была видна фуфайка, а под ней ещё одна. На кой бубен он столько одежды-то нацепил?

— Мож, знашь, куда сама Борисова запрпастилсь?

Дурачок хихикнул, махнул куда-то за огороды. Шевельнулось в мозгу у Рябиныча что-то призрачное, непонятное. Вопрос, наверное: откуда у Мишки такие руки длиннющие, как у обезьяны? Но все ростки подозрительности затопила самогонка из откупоренной бутылки.

— Чё она там длы… — язык заплетался, словно к нёбу приклеивался. — Кз… кза убжала?

— Ага, — кивнул дурачок, взял его под локоть, повёл. — Айда.

Рябиныч особо не сопротивлялся, дал себя увести. Заволакивал сознание туман, и ночь плясала, тёрлась о лицо своим холодным задом, плевалась в глаза мокрым снегом. Мишка вёл осторожно, обходил лужи и грязь, даже приобнял его за талию, залез под тулуп, гладил по коже, как бабу. Он и не сопротивлялся особо, ноги слабели с каждым шагом, слипались ресницы. А Мишка знай, к губам бутыль подставляет, заливает в него проклятое пойло.

Как-то незаметно выросли из-за пригорка очертания теплиц, присыпанных снегом. Дурачок легонько увёл Рябиныча с дороги, взял курс к покосившимся дверям.

— Брсва? — пролепетал он, сам ничего не понял. — Чго она тым длать?

Дурачок только быстрее зашагал, чего-то нашёптывая.

В теплице — хоть глаз выколи. Сквозь дыры в потолке сыплются снежинки, грязь и глина застыла на стенах уродливой коростой. В глубине, среди разрытых клумб, лежит непонятная масса, перемазанная в чём-то блестящем, скверно пахнущем. Стоит прищуриться, как накатывает тошнота и не покидает чувство, что масса эта обретает человеческую форму, только больше, гораздо больше. Она то вытягивается в несколько метров, то раздаётся вширь. И рога — неужто? — к ней приделаны большие, как коромысла… Деревянные рога?..

Рябиныч уже и на ногах не стоял, тонуло сознание во мраке. Дурачок его придерживал. Подвёл к этой отвратной массе.

— Крепеньки, — зашептал в ухо его же пропитым голосом, — жирненьки, буде те место под хвостом…

Уложил аккуратно, прямо в эту массу, мокрую, но тёплую. Ударил в нос запах дерьма. Рябиныч пошевелил руками, только вымарался, прилипли к пальцам то ли кишки, то ли ещё чего похуже.

Дурачок вернулся, блеснуло в руках острие топорика. Рядом с собой он положил лопатку, каким сахар нагребают из мешка. Тут же ведро, в красных сгустках перепачканное. Сам взял за ноги Рябиныча, подальше протолкнул.

— Тш-ш-ш, — прошипел чуть слышно. — Тш-ш-ш…

Закрыл ему глаза, медленно, аккуратно, будто игрушечной кукле. Ряби-ныч и не противился особо. Икнул разок, засопел, вконец самогоном ослабленный. Уснул.

И не почувствовал, как брюхо его вспороли острым топориком.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В Болотниково вела только одна дорога — через реку, через мост. Ехали медленно, боясь в грязи увязнуть или в овраг слететь. В салоне воняло бензином. Докучаев, местный участковый, пока второпях заправлял, облил себе и руки, и штаны, и куртку немного. Теперь мутило от резкого запаха, зато спать не хотелось — уже хорошо.

На пассажирском кресле сидела полноватая Леся, шмыгала носом. Докучаев так и не понял толком, кто напал на неё. Сказала: вылез страхолюд из кустов, начал на двери кидаться, кричать. Чёрте что. Из деревенских на такую глупость способен только дурачок Мишка, но чтобы ночью, да ещё так нагло? Надо его припугнуть.

— Сначала к папе з…заедем? — робко спросила Леся.

Он кивнул. Заедем, заедем. Проверим, раз уж просит. Надо было к Борисовой заскочить, собственно, к ней и ехал, забрать откат за самогонный «бизнес». Специально затемно выехал, но раз такое дело, придётся дополнительную остановку сделать.

Мост через реку походил на выгнутый хребет доисторического ящера. Дворники за стеклом неистово боролись с ветром, который кидался снегом. Ржавое полотно под колёсами стонало, как больное проказой. Каждый раз Докучаев проезжал тут и боялся, что не выдержит мост, и «Нива» рухнет в воду, утонет вместе с водителем. Старался быстрее проскочить опасный участок.

Сейчас автомобиль плёлся кое-как. Фары выхватили груду камней, наваленную посреди дороги. Пришлось убирать. Ещё и досок накидали, шельмы! В темноте наскочишь на гвоздь — и прощай колесо.

Когда в деревню въехали, небо на востоке начало светлеть.

— Это дом бабки твоей?

Леся кивнула, утёрлась рукавом.

Оставил машину у дороги. Велел девке запереться, от греха подальше. С собой взял фонарь, оружие проверил. На снег посветил: следов нет. Поводил лучом по воротам. Никак, заперто? Пришлось возвращаться к машине, благо, у Леськи ключи были с собой.