Redrum 2017

Пожалуй, жизнь его можно назвать скучной и заурядной, да так оно, скорее всего, и было, однако даже в такой череде серых дней есть яркое и до умственного затмения красивое пятно — солнечный зайчик, расплескавшийся лучиками по грязным стенам обыденности, та, без которой жизнь теряла вкус, цвет, смысл… Алиса. Его Алиса. Его маленькая милая девочка, лежащая сейчас под белоснежным покрывалом в больничной палате.

Кирилл аккуратно сложил листок бумаги, положил его в карман, набрал номер Алекса.

— Доктор, я готов. Не опаздывайте, — положил трубку и уже для самого себя шепотом добавил: — Надеюсь, отторжения не будет, и все органы подойдут.

Вспышка боли была яркой, но короткой.

…парк, карусели, сладкая вата, папа, мама, шум-гам, толпы других детей с родителями…

…школа, красивая форма, учителя улыбаются, ощущение праздника и волнение…

…такой смешной и пушистый котенок, которого папа подарил на день рождения…

.. Алиса пахнет цветами…

…нет ничего более жестокого, чем смерть близких…

…а университет — та же школа…

…а Алиса всё так же пахнет цветами…

.. Вернись, Алиса…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Гусеница все время улыбалась. Может, дело было в добродушном характере, а может в кальяне, мундштук которого она то и дело посасывала. Судя по запаху, там был далеко не табак. Растаманская вязаная шапка, из-под которой выбились дрэды, один наушник в ухе, другой висит на груди, пока гусеница разговаривает. Из наушника позитивно вибрирует «Three Little Birds» Боба Марли.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— «Exodus» 1977-го года, любимый альбом, — комментирует гусеница, вновь собирая узором морщины вокруг лучезарной улыбки. Видно, что гусеница очень стара. — Так чего ты хочешь, детка?

— Поймать белого кролика.

— Зачем? — глаза сощурены, улыбка лукавая, не хуже чешировской, клубы дыма обволакивают лицо.

— Чтобы вернуться.

— Так ты хочешь поймать кролика или вернуться? А, детка? — смех у старухи сухой, как листья, тлеющие сейчас в кальяне.

Над ответом Алиса раздумывает всего мгновенье.

— Вернуться.

— Это просто, детка, — гусеница подается вперед, из-за чего чуть не падает со шляпки гриба. — Иди сюда.

Алиса послушалась. Наклонилась к старухе, вплотную приблизила лицо, вгляделась в синие в крапинку глаза. Гусеница выдохнула дым прямо девушке в лицо. Алиса поняла, что падает в бездну…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

На поправку она шла просто феноменально быстро. Уже вполне могла сидеть полулежа. Скучала по Кириллу. Очень. Странно и обидно, что он до сих пор так ни разу и не зашел. На все звонки бездушный робот отвечал, что абонент находится вне зоны действия сети. Неужели всё? Очень подло бросать ее вот так, когда он больше всего ей нужен. Подло и трусливо.

Когда она в очередной раз стала донимать врача, навещал ли ее такой-то молодой человек, Алекс — так звали доктора — протянул ей сложенный вчетверо замызганный листок бумаги.

Читая выведенные нервно-ломанными линиями буквы кирилловского почерка, Алиса хмурилась. Буквы складывались в слова. Слова — в предложение. Но она все равно ровным счетом ничего не понимала. Перечитывала раз за разом и не понимала. Там была всего одна фраза: «Я люблю тебя больше жизни».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Алексей Жарков Метёлка ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

От автора: «Некоторые паразиты имеют до двадцати стадий развития. Каждый раз это новое существо… Смысл существования многих — быть съеденными более крупным животным, чтобы с его помощью обрести новую форму и продолжить свой путь. В Юго-восточной Азии люди едят всё».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Над курортным городом висела мгла. Уличных фонарей не хватало, с темнотой боролись магазинчики, облепившие первые этажи широкой центральной улицы. К ней, как к горному потоку, сходились, выныривая откуда-то из чёрной невесомости, ручейки узких улиц, кривые переулки и сырые проходы между домами, в которые страшно было заглядывать. Они казались зловещими трещинами в высоких серых скалах, ущельем зажимавших улицу. Река текла и бурлила, и в ней барахтались люди. Туристы плыли в небольших грузовичках с хромированной клеткой вместо кузова — нечто среднее между автобусом и мотоциклом, прозванное ими самими «тук-туком». Обычно внутри такого транспорта располагались две скамейки и поручни, а забраться и выбраться из него можно было только сзади.

Тёма и Лена прыгнули внутрь, и Тёма протянул водителю сотню, тот обернулся, примеряясь к бумажке. Тёма посмотрел на дорогу — на скутеры и столбы, на светофор, моргнувший красным, и в водительском зеркале заднего вида снова увидел лицо водителя. Ещё одно. Точно тот смотрел и на дорогу, и на Тёму одновременно. Первое лицо подмигнуло, протягивая сдачу, а второе, что краснело в зеркале, продолжало смотреть вперёд, следило за светофором, даже глаза не моргнули. Загорелся зелёный, «тук-тук» загудел и ускорился, инерция посадила Тёму на скамейку.