Пожалуй, жизнь его можно назвать скучной и заурядной, да так оно, скорее всего, и было, однако даже в такой череде серых дней есть яркое и до умственного затмения красивое пятно — солнечный зайчик, расплескавшийся лучиками по грязным стенам обыденности, та, без которой жизнь теряла вкус, цвет, смысл… Алиса. Его Алиса. Его маленькая милая девочка, лежащая сейчас под белоснежным покрывалом в больничной палате.
Кирилл аккуратно сложил листок бумаги, положил его в карман, набрал номер Алекса.
— Доктор, я готов. Не опаздывайте, — положил трубку и уже для самого себя шепотом добавил: — Надеюсь, отторжения не будет, и все органы подойдут.
Вспышка боли была яркой, но короткой.
…парк, карусели, сладкая вата, папа, мама, шум-гам, толпы других детей с родителями…
…школа, красивая форма, учителя улыбаются, ощущение праздника и волнение…
…такой смешной и пушистый котенок, которого папа подарил на день рождения…
.. Алиса пахнет цветами…
…нет ничего более жестокого, чем смерть близких…
…а университет — та же школа…
…а Алиса всё так же пахнет цветами…
.. Вернись, Алиса…
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Гусеница все время улыбалась. Может, дело было в добродушном характере, а может в кальяне, мундштук которого она то и дело посасывала. Судя по запаху, там был далеко не табак. Растаманская вязаная шапка, из-под которой выбились дрэды, один наушник в ухе, другой висит на груди, пока гусеница разговаривает. Из наушника позитивно вибрирует «Three Little Birds» Боба Марли.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
— «Exodus» 1977-го года, любимый альбом, — комментирует гусеница, вновь собирая узором морщины вокруг лучезарной улыбки. Видно, что гусеница очень стара. — Так чего ты хочешь, детка?
— Поймать белого кролика.
— Зачем? — глаза сощурены, улыбка лукавая, не хуже чешировской, клубы дыма обволакивают лицо.
— Чтобы вернуться.
— Так ты хочешь поймать кролика или вернуться? А, детка? — смех у старухи сухой, как листья, тлеющие сейчас в кальяне.
Над ответом Алиса раздумывает всего мгновенье.
— Вернуться.
— Это просто, детка, — гусеница подается вперед, из-за чего чуть не падает со шляпки гриба. — Иди сюда.
Алиса послушалась. Наклонилась к старухе, вплотную приблизила лицо, вгляделась в синие в крапинку глаза. Гусеница выдохнула дым прямо девушке в лицо. Алиса поняла, что падает в бездну…
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
На поправку она шла просто феноменально быстро. Уже вполне могла сидеть полулежа. Скучала по Кириллу. Очень. Странно и обидно, что он до сих пор так ни разу и не зашел. На все звонки бездушный робот отвечал, что абонент находится вне зоны действия сети. Неужели всё? Очень подло бросать ее вот так, когда он больше всего ей нужен. Подло и трусливо.
Когда она в очередной раз стала донимать врача, навещал ли ее такой-то молодой человек, Алекс — так звали доктора — протянул ей сложенный вчетверо замызганный листок бумаги.
Читая выведенные нервно-ломанными линиями буквы кирилловского почерка, Алиса хмурилась. Буквы складывались в слова. Слова — в предложение. Но она все равно ровным счетом ничего не понимала. Перечитывала раз за разом и не понимала. Там была всего одна фраза: «Я люблю тебя больше жизни».
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Алексей Жарков
Метёлка
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Над курортным городом висела мгла. Уличных фонарей не хватало, с темнотой боролись магазинчики, облепившие первые этажи широкой центральной улицы. К ней, как к горному потоку, сходились, выныривая откуда-то из чёрной невесомости, ручейки узких улиц, кривые переулки и сырые проходы между домами, в которые страшно было заглядывать. Они казались зловещими трещинами в высоких серых скалах, ущельем зажимавших улицу. Река текла и бурлила, и в ней барахтались люди. Туристы плыли в небольших грузовичках с хромированной клеткой вместо кузова — нечто среднее между автобусом и мотоциклом, прозванное ими самими «тук-туком». Обычно внутри такого транспорта располагались две скамейки и поручни, а забраться и выбраться из него можно было только сзади.
Тёма и Лена прыгнули внутрь, и Тёма протянул водителю сотню, тот обернулся, примеряясь к бумажке. Тёма посмотрел на дорогу — на скутеры и столбы, на светофор, моргнувший красным, и в водительском зеркале заднего вида снова увидел лицо водителя. Ещё одно. Точно тот смотрел и на дорогу, и на Тёму одновременно. Первое лицо подмигнуло, протягивая сдачу, а второе, что краснело в зеркале, продолжало смотреть вперёд, следило за светофором, даже глаза не моргнули. Загорелся зелёный, «тук-тук» загудел и ускорился, инерция посадила Тёму на скамейку.