В своей первой книге «Мечты моего отца» я описал собственные впечатления от первого посещения этой церкви: «Люди начали кричать, вскакивать со своих мест, аплодировать и плакать, когда мощный голос преподобного возвысился к стропилам здания церкви… И в этот момент – надежда! – я услышал что-то еще. У подножия креста, в тысячах церквей по всему городу, я представил истории простых чернокожих людей, вытекающие из историй о Давиде и Голиафе, Моисее и фараоне, христианах в логове льва, усеянном костями поле Иезекииля. Эти истории – о выживании, свободе и надежде – стали нашей историей, моей историей; пролитая кровь была нашей кровью, слезы – нашими слезами; пока эта черная церковь в этот ясный день не показалась вновь судном, везущим историю народа будущим поколениям и в широкий мир. Наши испытания и триумфы стали одновременно уникальными и универсальными, черными и более чем черными; во время нашего путешествия истории и песни давали нам средства для воскрешения воспоминаний, которых нам не надо стыдиться… воспоминаний, которые все люди могут изучать и лелеять – и с которыми мы могли бы приступить к осуществлению перемен».
Таковы были мои впечатления от первого посещения Объединенной церкви Троицы. Как и другие преимущественно черные церкви в нашей стране, она объединяет в основном чернокожих – врача и мать семейства, живущую на пособие, примерного студента и бывшего участника групповых изнасилований. Как и в других черных церквях, на ее службах часто раздается громкий смех и слышатся непристойные шутки. В ней танцуют, хлопают в ладоши, кричат – и все это кажется странным непривычному глазу и уху. Эта церковь в полной мере вмещает в себя доброту и жестокость, свирепый ум и шокирующее невежество, борьбу и успех, любовь и горечь – все, что составляет жизнь черной Америки.
И это, возможно, поможет понять мое отношение к преподобному Райту. Несмотря на все свои недостатки, он для меня все равно что член семьи. Он укрепил мою веру, венчал нас с женой, крестил моих детей. Я ни разу не слышал, чтобы он пренебрежительно отзывался о какой-либо этнической группе или говорил о белых, с которыми ему приходилось иметь дело, иначе как с уважением. Его натуре присущи противоречивые черты, характерные для общины, которой он преданно служил долгие годы.
Я не могу отказаться от него, как не могу отказаться от черной общины. Я не могу отказаться от него, как не могу отказаться от моей белой бабушки – женщины, которая помогала растить меня, которая очень многим пожертвовала ради меня, которая очень любила меня, но которая однажды призналась мне, что испытывает страх, когда встречается на улице с чернокожими, и не однажды выражала неприязненное отношение к ним, из-за чего мне приходилось ежиться.
Эти люди являются частью меня. И они являются частью Америки – страны, которую я люблю.
Кое-кто увидит в моих словах попытку оправдать или извинить комментарии, которые ни оправдать, ни извинить нельзя. Могу вас заверить в том, что это не так. Я полагаю, что с политической точки зрения разумнее всего было бы забыть об этом эпизоде в надежде на то, что подобное больше не повторится. Мы можем относиться к преподобному Райту как к чудаку или демагогу – точно так же, как некоторые отзываются о Жеральдин Ферраро после ее недавних заявлений, свидетельствующих о глубоко укоренившихся в ее сознании расовых предрассудках.
Тем не менее я считаю, что нам непозволительно игнорировать расовую проблему, иначе мы совершим ту же ошибку, какую совершил преподобный Райт в своих оскорбительных проповедях об Америке, исказив действительность.
Дело в том, что сделанные заявления и разгоревшиеся в последние несколько недель дискуссии отражают сложность расовой проблемы в нашей стране, которой мы еще реально не занимались. И это часть нашего союза, который нам еще предстоит усовершенствовать. Если мы сейчас просто разойдемся по своим углам, то не сможем вновь собраться вместе для решения важных вопросов в таких сферах, как здравоохранение, образование и создание рабочих мест для всех американцев.