Разрывая стены

Она терпеливо молчала рядом с ним. Приводила в трактиры, чтобы Кобейн мог поесть, всовывала в руки флягу с водой, чтобы попил. Заставляла упражняться с оружием по утрам и скользить, скользить, пока на его лице не появлялась дерганая улыбка наркомана. Бэй увидел столько мест за пару дней! Калейдоскоп из гейзеров Йелоустонского парка, мертвое море, как в Израиле, холмы, утыканные яркими пятнами кустарника с темно-синими ягодами, живописные русла пересохших рек, разукрашенные окисями металлов в красный, синий и фиолетовый цвет. Бескрайние пустоши. Только ветер и песок. Песок и ветер.

Не говоря ни слова, Звезда лечила Кобейна и искала, чем пробить броню, в которую он спрятался. Внутри него все бродило и бурлило, уже готовое разорваться при первой же возможности, выпуская накопившееся напряжение, когда Тара привела Бэя к пестрому городу из шатров среди круглых холмов.

— Праздник Шахди, Поцелованный, я подумала, что твоему белому лицу не помешает немного краски. Пойдем, — проговорила она и потянула Кобейна в сторону музыки и разноцветных чаш, чтобы вдохнуть воздух, дрожавший в предвкушении безумия.

Ему нужно это, думал Бэй, проходя мимо огромных чанов с остатками красильных порошков, прислушиваясь к разговорам людей, ожидавших сигнала, что торги закончены, и наступает время веселья. Бэй вздрогнул, когда прозвучали удары молота в металлический щит.

Один, два, три… двенадцать, мир вокруг взорвался фейерверком красок.

Энергичная музыка — заразительна. Чужая радость — заразительна. Всеобщее безумие — как эпидемия Эболы — захватывает стремительно, не позволяя прийти в себя.

Ритм — барабанов, смеха, топота множества ног — подхватывает и несет в освобождающем танце.

В руках Кобейна оказался маленький сморщенный шарик.

— Жемчужные желания? — спросил Бэй Тару. — Сок лишился за них головы. Если эта с его кухни, мы захватим до вечера местный туалет… А хотя… пошло оно все! — он закинул горошину в рот.

Пусть не сразу, но все же броня неестественного спокойствия и молчания с треском лопнула. Бэй позволил себе пить и танцевать, купаться в разноцветном дожде и кидаться горстями красок.

Он даже смеялся, потому что Звезда стала не пепельной, а полосатой — цвета индиго спорили за лучи в ее прическе с карминно-красными и рыжей охрой.

Бэй опрокинул в себя на спор пару стаканов прозрачной и очень крепкой водки из шипастых огурцов — они заслужили его внимание, они пытались когда-то спасти ему жизнь.

Участвуя в перетягивании каната из разноцветных лоскутов, Кобейн разорвал его к тванской матери. Тара стянула с него ошметья порванной в шутливых поединках рубашки, и под восторженные вопли зрителей Бэй танцевал капуэру.

Ритм, только ритм имел значение и знакомая легкость в натренированных мышцах. Пусть нарушена алкоголем координация, танец от этого только выходил зажигательней и веселей! Ритм! Его сердца, которому некуда спрятаться от боли. Ритм, заполняющий пустоту в душе! И во время танца завороженный ритмом Бэй увидел Ану.

Она стояла за спинами первых зрителей и неотрывно смотрела на него.

Призывно! Напряженно. Горячо.

Пришла посмотреть…

Ну конечно, ей же нравится, когда он танцует капуэру!

Значит, все-таки увидела его с вороного скакуна, из объятий Цепного Пса, и вспомнила, как Бэй был хорош! Нашла среди этого разноцветного безумия, где все можно! Здесь Шахди! Цветной беспредел и обманчивая вседозволенность любого карнавала.

Здесь можно все и всем. Даже будущим королевам.

Ведь им тоже хочется сладко-горькой страсти горячего любовника! Сплетения не знавших границ тел. Да! Между ними всегда было именно так — все на двоих. Одно тело, одно дыханье, один ритм…

В пестром платье, с распущенными волосами, с приоткрытыми влажными губами, выдающими ее желания, Тайна была так близко! Великолепный Бэй смотрел в ее глаза и проваливался в бездну.

Зарычал, когда Ана попробовала уйти от него сквозь толпу.

И как всегда! Как всегда, бросился за ней.

Как бездумное животное, влекомое на невидимом поводке… На одних инстинктах, не в силах сопротивляться притяжению этой хитрой кошки и опасной львицы.

Бэй шел, раскидывая людей, как кегли на своем пути, не отрывая взгляда от своей Тайны. Нагнал ее неостановимым потоком воды в узком ущелье…

Смел, схватил, смял в руках, оглядываясь, куда бы унести и спрятать от всего мира.

Увидел раскрытый полог палатки и понес в нее свою дрожавшую от возбуждения ношу.

Ана закинула голову к небу и громко, хрипло рассмеялась.

И все.

У Бэя сорвало все цепи. Поплыли грани плавящейся металлической решетки.

Кобейн никогда не был любителем жесткого секса. Но сейчас он не мог по-другому и не мог остановиться. Только рваные, резкие движения. Никакой нежности. Близость — освобождение через боль. Как наказание за отчаяние и бессилие. За все, что было потеряно, и за то, что не обретено. За разбитое сердце и отнятую жизнь. За истерзанную душу и истерзанное тело.

За любовь, сцепившую его с этой женщиной стальными узлами.

И разорвать их можно только в рваных движениях. Разорвать или затянуть еще туже.

Ана — рваная р-р-рАНА…