Разрушь меня

— ОТБОЙ, СОЛДАТ…

Гнев уходит. Неожиданная неконтролируемая злость уходит. Мой разум уже сдается неверию. Непониманию. Я не знаю, что я сделала. Я, очевидно, не знаю о том, на что способна, потому что я понятия не имела, что могу что-либо уничтожить, и я вдруг в ужасе, в ужасе, в ужасе от собственных рук. Я отшатываюсь назад, пораженная, и ловлю Уорнера, наблюдающего за мной голодным, жадным взглядом, с мальчишеским обаянием в его глазах цвета изумрудов. Его практически трясет от волнения.

В моей глотке змея, и я не могу её проглотить. Я встречаю взгляд Уорнера.

— Если ты когда-нибудь вновь поставишь меня в подобное положение, я убью тебя. И буду наслаждаться этим.

Я даже не уверена, лгу ли я.

Глава 26

Адам находит меня свернувшейся в клубок на полу душевой.

Я так долго плакала, что уверена, горячая вода вокруг меня полностью состоит из слез. Моя одежда прилипла к коже, мокрая и бесполезная. Я хочу смыть её. Я хочу утопиться в невежестве.

Я хочу быть глупой, немой идиоткой, абсолютно лишенной мозгов. Я хочу отрезать собственные конечности. Я хочу избавиться от этой кожи, что может убивать, от этих рук, способных разрушать, от этого тела, которое я даже не знаю, как понимать.

Все разваливается.

— Джульетта… — Он прижимает руку к стеклу. Я едва могу слышать его.

Когда я не отвечаю, он открывает дверцу душевой кабины. Он покрыт предательскими каплями и скидывает ботинки, прежде чем упасть на колени на плиточный пол. Он тянется, чтобы прикоснуться к моим рукам, и это ощущение только усиливает мое отчаянное желание умереть.

Он вздыхает и приподнимает мою голову. Мое лицо находится в ловушке его рук, и он смотрит на меня, смотрит сквозь меня, до тех пор, пока я не отворачиваюсь.

— Я знаю, что произошло, — мягко говорит он.

Мое горло — рептилия, покрытая чешуей.

— Кому-нибудь следует просто убить меня, — хриплю я, раскалываясь с каждым словом.

Руки Адама оборачиваются вокруг меня до тех пор, пока он не поднимает меня, и я шатаюсь, но теперь мы оба стоим. Он заходит в душевую кабину и закрывает за собой дверцу.

Я ахаю.

Он держит меня, прислонив к стене, и я ничего не вижу, кроме его белой, насквозь промокшей рубашки, кроме воды, стекающей по его лицу, кроме его глаз, полных мира, частью которого я до смерти мечтаю стать.

— В этом не было твоей вины, — шепчет он.

— Это то, чем я являюсь, — выдавливаю я.

— Нет. Уорнер ошибается на твой счет, — говорит Адам. — Он хочет, чтобы ты была тем, кем ты не являешься, и ты не можешь позволить ему сломать себя. Не позволяй ему пробраться в твою голову. Он хочет, чтобы ты считала себя монстром. Он хочет, чтобы ты думала, что у тебя нет другого выбора, кроме как присоединиться к нему. Он хочет, чтобы ты думала, что никогда не сможешь зажить нормальной жизнью…

— Но я и так никогда не смогу зажить нормальной жизнью. — Я проглатываю икоту. — Никогда… У меня н-никогда…

Адам качает головой.

— Сможешь. Мы же собираемся выбраться отсюда. Я не позволю этому с тобой случиться.

— К-как ты можешь заботиться о ком-то… вроде меня? — Я едва дышу, нервничающая и оцепеневшая, но каким-то образом все еще не отрывающая взгляда от его губ, изучая их форму, считая капли воды, скопившиеся на выпуклостях и впадинках его рта.

— Потому что я влюблен в тебя.

Я проглатываю собственный желудок. Мой взгляд перескакивает на его лицо в попытке прочесть его, но я - комок электричества, жужжащего жизнью, и разряда, горячего и холодного, мое сердце неуверенно бьется. Я трясусь в его руках, и мой рот раскрывается без какой-либо на то причины.

Его губы складываются в улыбку. Мои кости таят.

У меня голова кружится, словно в бреду.

Его нос касается моего носа, его губы - на расстоянии одного дыхания, его глаза уже уничтожают меня, и я - лужица без рук и ног. Я могу ощущать его повсюду; я чувствую каждый сантиметр его тела, прижимающегося ко мне. Его руки на моей талии, сжимают мои бедра, его ноги прижимаются к моим, его грудь ошеломляет меня своей силой, его телосложение построено из кирпичей страсти. Вкус его слов задерживается на моих губах.

— Правда?.. — Из меня вырывается единственный шепот недоверия, одна сознательная попытка поверить в то, чего никогда не было раньше. Я краснею с головы до ног, заполненная всем невысказанным.

Он смотрит на меня с таким чувством, что я едва не разламываюсь пополам.

— Боже, Джульетта…

И он целует меня.

Один раз, второй, до тех пор, пока я не ощущаю всю прелесть сего действия и понимаю, что никогда не смогу насытиться им. Его руки повсюду: на моей спине, руках, и вдруг он целует меня еще сильнее, глубже, с пылкой жадностью, о существовании которой я никогда не подозревала. Он отрывается от моих губ, чтобы сделать вдох, но тут же переключается на мою шею, ключицу, подбородок, щеки, и уже мне не хватает воздуха, он уничтожает меня своими руками, и мы тонем в воде и красоте, и в приятном возбуждении момента, о возможности которого я даже не подозревала.

Он отстраняется с низким стоном, и я хочу, чтобы он снял рубашку.

Мне нужно увидеть птицу. Мне нужно сказать ему о птице.