Разрушь меня

— Я касался твоего лица, — говорит он мне на ухо. — Твоей руки. Я водил рукой по твоей руке. — Он отступает, а его взгляд остается на моем плече, затем спускается к моему локтю, приземляется на мое запястье. Я застываю в неверии. — Я не знал, как тебя разбудить. Ты бы не проснулась. Так что я сел и наблюдал за тобой. Я ждал, когда ты прекратишь кричать.

— Это. Невозможно. — Мне удается произнести всего лишь два слова.

Но его руки обнимают меня за талию, его губы оказываются рядом, он прижимается своей щекой к моей, а его тело горит, как и мое, его кожа касается моей, и он не кричит, не умирает, не убегает от меня прочь, и поэтому я плачу.

Я задыхаюсь.

Я дрожу, судороги проливаются слезами, а он держит меня так, как никто никогда до этого не держал.

Словно он желает меня.

— Я собираюсь вытащить тебя отсюда, — говорит он, дыша на мои волосы, а его руки движутся по моим рукам, я откидываюсь назад, и он смотрит мне в глаза, а мне кажется, что это может быть лишь сном.

— Почему... почему ты... ты не... — Я качаю головой, и меня трясет, поскольку это не может происходить здесь и сейчас, я трясусь, дабы стряхнуть слезы, которые будто приклеились к моему лицу. Это не может быть реальностью.

Его взгляд нежен, его улыбка лишает меня сил держаться на ногах, и я жажду узнать вкус его губ. Я хочу иметь мужество прикоснуться к нему.

— Мне пора идти, — говорит он. — Ты должна одеться и стоять внизу в восемь часов.

Я тону в его глазах и не знаю, что ответить.

Он снимает рубашку, и я не знаю, куда смотреть.

Я ловлю свое отражение в стеклянной панели и силой заставляю себя закрыть глаза и моргнуть, когда что-то порхает слишком близко. Его пальцы на мгновение отрываются от моего лица, и я начинаю растекаться в ожидании.

— Ты не должна отворачиваться, — говорит он. Он говорит это с маленькой улыбкой, размером с Юпитер.

Я гляжу на его черты лица, на кривую усмешку, которой я жажду наслаждаться, на цвет его глаз, с помощью которого я хочу нарисовать миллионы картин. Взглядом я провожу линию от его скул, вниз по шее, к вершине его ключицы; я запоминаю скульптурные холмы и впадины его рук, совершенство его торса. Птичка на его груди.

Татуировка.

Белая птица с золотыми полосами, словно корона, на голове. Она летит.

— Адам, — пытаюсь сказать я ему. — Адам. — Я пытаюсь перестать задыхаться. — Адам, — я так много раз пытаюсь сказать и терплю неудачу.

Я пытаюсь найти его взгляд, только чтобы понять, что он видит, как я изучаю его. Детали его лица складываются в потоки столь глубоких эмоций, что я задумываюсь, как я должна на него смотреть. Он дотрагивается двумя пальцами до моей щеки, чтобы слегка приподнять мое лицо, и я ощущаю себя проводом под напряжением, находящимся в воде.

— Я найду способ связаться с тобой, — говорит он, а его руки сжимают меня, и мое лицо прижимается к его груди, и мир внезапно становится светлее, крупнее, красивее.

Мир резко обретает смысл для меня, вероятность гуманности начинает иметь для меня смысл, вся Вселенная останавливается на месте и начинает кружиться в другом направлении, а я — птица.

Я — птица, и я улетаю.

Глава 20

На часах — восемь утра, а на мне — платье цвета мертвого леса и старых жестянок.

Ничего более обтягивающего я в своей жизни не носила, покрой современный и угловатый, почти небрежный; материал жесткий и плотный, но все же пропускает воздух. Я смотрю на ноги и удивляюсь, что они у меня есть.

Я чувствую себя более уязвимой, чем когда-либо в своей жизни.

Семнадцать лет я приучала себя прятать каждый дюйм обнаженной кожи, и теперь Уорнер заставляет меня сбрасывать покровы. Могу лишь предположить, что он делает это специально.

Мое тело — плотоядный цветок, ядовитое комнатное растение, заряженный пистолет с миллионом спусковых крючков, в полной готовности к выстрелу.

Прикоснись ко мне и познаешь последствия. Из этого правила никогда не было исключений.

Кроме Адама.

Он ушел, в то время как я отмокала под душем, впитывая проливной дождь из горячих слез.

Сквозь запотевшее стекло я наблюдала, как он вытирается и надевает униформу.

Я смотрела, как он уходит, и все спрашивала себя: почему, почему, почему, почему он может прикасаться ко мне?

Зачем ему помогать мне?

Помнит ли он меня?

С моей кожи все еще поднимается пар.

Мои кости опутаны тугими складками этого странного платья, и только молния сдерживает меня. Молния — и перспектива чего-то, о чем я всегда никогда не решалась мечтать.

Мои губы навеки сохранят секреты сегодняшнего утра, но в моем сердце столько уверенности, изумления, умиротворения и надежд на будущее, что оно вот-вот лопнет, и я гадаю, прорвет ли оно ткань платья.

Надежда окутывает меня, держит в объятьях, утирает мне слезы и говорит, что сегодня, и завтра, и даже через два дня со мной все будет в порядке, а я в своем исступлении даже решаюсь ей поверить.

Я сижу в голубой комнате.