Разрушь меня

Я бросаю взгляд на дверь и задаюсь вопросом, что же ждет меня по ту сторону.

Я смотрю на окно и интересуюсь, увижу ли я когда-нибудь летящую птицу.

Я смотрю на настенные часы и думаю, каково это — жить вновь в соответствии с числами.

Я задаюсь вопросом, что в этом здании значат шесть тридцать утра.

Я решаю умыться. Эта мысль меня веселит, и мне становится чуточку стыдно.

Я открываю дверь ванной и ловлю в зеркале отображение Адама. Его быстрые руки одергивают рубашку прежде, чем у меня есть возможность зацепиться за детали, но я вижу достаточно, чтобы понять, что я не могла видеть в темноте.

Он весь покрыт синяками.

Мои ноги словно сломаны. Я не знаю, как помочь ему. Я хотела бы ему помочь.

— Прости, — быстро говорит он. — Я не знал, что ты уже проснулась.

Он тянет низ рубашки, словно недостаточно долго притворяется, будто я слепа.

Я киваю. Я смотрю на плитку под ногами. Я не знаю, что сказать.

— Джульетта. — Его голос огибает буквы моего имени так тихо, что я умираю пять раз за секунду. На лице у него — лес эмоций. Он качает головой. — Прости меня, — он говорит так тихо, что я уверена, что мне послышалось. — Это не то... — Он сжимает челюсть и нервно пробегает рукой по своим волосам. — Все это... это не то...

Я открываю ему свою руку. Листочек — это мятый шарик возможностей.

— Я знаю.

Облегчение распространяется по его лицу, и вдруг его глаза становятся единственным подтверждением, когда-либо нужным мне. Адам не предавал меня. Я не знаю, почему или как, вообще ничего, кроме того, что он все еще мой друг.

Он по-прежнему стоит возле меня и не хочет моей смерти.

Я подхожу и закрываю дверь.

Открываю рот, чтобы начать говорить.

— Нет!

Моя челюсть закрывается.

— Подожди, — говорит он с поднятой рукой.

Его губы двигаются, но он не издает ни звука. Я понимаю, при отсутствии камер в ванной комнате могут быть и микрофоны. Адам смотрит вокруг нас, сзади, впереди, везде.

Он прекращает осмотр.

Душ состоит из четырех стен из мраморного стекла, и он открывает стеклянную дверцу, прежде чем я понимаю, что происходит. Он включает струю на полную мощность, звук бегущей воды начинает урчать в комнате, заглушая все, как гром в пустоте, вокруг нас. Зеркало запотевает из-за водяного пара, когда я думаю, что начинаю понимать его план, он тянет меня в свои объятия и поднимает меня в душ.

Я пытаюсь кричать, но криков нет — есть только пар, обрывочно ловлю дыхание, ничего не понимаю.

Горячая вода пропитывает мою одежду. Она обрушивается на мои волосы и стекает по шее, но все, что я чувствую, — это его руки на моей талии. Я хочу кричать по всем неправильным причинам.

Его взгляд пригвождает меня к месту. Его срочность воспламеняет мои кости. Ручьи воды струятся по его лицу, а его пальцы прижимают меня к стене.

Его губы, его губы, его губы, его губы, его губы.

Я стараюсь не дать своим векам затрепетать.

Мои ноги имеют право дрожать.

Моя кожа горит в тех местах, где он меня не касается.

Его губы так близки к моему уху, я растекаюсь, я — все, и я — ничто, и я растворяюсь в желании столь отчаянном, что оно обжигает, когда я пытаюсь его проглотить.

— Я могу прикоснуться к тебе, — говорит он, и я удивляюсь, почему это в моем сердце трепещет колибри. — Я не понимал до прошлого раза, — шепчет он, а я слишком пьяна, чтобы перенести вес, но его тело так близко к моему. — Джульетта...

Его тело прижимается сильнее, и я понимаю, что не обращаю внимания на ощущение дуновения одуванчиков в моих легких. Мои глаза внезапно открываются, он облизывает свою верхнюю губу за малую долю секунды, и что-то в моем мозгу переключается на отметку «жить».

Я задыхаюсь. Я задыхаюсь. Я задыхаюсь.

— Что ты делаешь?

— Джульетта, пожалуйста. — Его тон обеспокоенный, а сам он оглядывается так, будто не уверен, что мы одни. — Прошлой ночью... — Он сжимает губы.

Он на полсекунды прикрывает глаза, а я изумляюсь переливу капель горячей воды, которые попадают на его ресницы, подобно жемчужинам, выкованным из боли. Его пальцы медленно движутся по бокам моего тела, как будто он изо всех сил старается спрятать их в одном месте, как будто он старается не трогать меня, а его глаза впитывают шестьдесят дюймов моего тела, и меня так... так... так уличают.

— Я только что понял, — произносит он мне в ухо. — Я знаю... знаю, почему Уорнер хочет тебя. — Его кончики пальцев — десять электрических игл, убивающих меня чем-то незнакомым прежде. Чем-то, что я всегда хотела почувствовать.

— Тогда почему ты здесь? — я шепчу, сломанная, умирая в его руках. — Почему… — Одна, две попытки вдоха. — Почему ты прикасаешься ко мне?

— Потому что я могу. — Он почти выдавливает улыбку, а у меня почти прорезаются крылья. — Я уже это делал.

— Что? — Я моргаю, внезапно отрезвленная. — Что ты имеешь в виду?

— В ту первую ночь в камере, — вздыхает он. Он смотрит вниз. — Ты кричала во сне.

Я жду.

Я жду.

Я ждала вечность.