Разреженный воздух

– Точно. Томайро. – Она сделала еще одну затяжку и взмахнула трубкой. – Ебаный пиджак из центрального управления. Весь допрос пялился на мои ноги. Ему было насрать на Пабло, да на все, что здесь творится. Я прямо чуяла, как от него несет дорогим bocadillo[7] с распечатанным беконом, списанным на служебные расходы.

– Звучит похоже на него. В Брэдбери его называют Томайро Висяк.

Она моргнула, медленно улыбаясь.

– Висяк.

– У него большая часть дел висяки. – Я ухмыльнулся в ответ, ткнув двумя указательными пальцами в потолок. – Это правда. Он этим славится.

Она хихикнула, а потом разразилась хохотом. Внезапно она показалась мне очень молодой. Я курил намного меньше нее, и Рис трудилась не покладая рук, нейтрализуя эффекты всего того, что я успел вдохнуть, но тоже решил непринужденно посмеяться, чтобы составить Учариме компанию. Это было нетрудно. Я взял у нее трубку и подождал, пока она успокоится.

Возможно, она это заметила. Выпрямилась в кресле и внезапно посерьезнела.

– Ну ладно, слушай. Я знала Пабло Торреса еще с тех пор, как мы оба детьми пытались выжить в крайне тяжелых условиях Сомбры. Я его лет с трех помню, если не младше. Еще до того, как он начал всю эту ерунду и принялся называть себя Павлом, словно так отличался от всех остальных Пабло. Я трахалась с Пабло Торресом, когда мы оба учились в средней школе, нам обоим тогда было не больше семи или восьми. Вместе работали в рекультивации в «ЭдуКредитс», пока не уволились. Потом вместе заключили контракт, собирали вертикальные посевы вдоль ущелья Тита для «АресАг» и «Группы Горнило». После этого наши пути разошлись, но знаешь, мы наверстывали упущенное. Каждые несколько лет ложились в постель, если у нас не было ничего более серьезного. И я уверяю тебя, он никогда не участвовал в лотерее. Она его не интересовала. Думал, это для придурков и идиотов. «Что, по-твоему, они найдут на Земле, кроме еще большей гравитации, которая будет тянуть член к полу? – обычно говорил он. – Мы – марсиане, блядь, поэтому это не полет домой, а поездка в Дерьмовилл».

– У него были политические взгляды?

– Ты имеешь в виду, был ли он фрокером? – Она фыркнула. – Да ты шутишь, что ли? Я помню, они как-то заявились сюда и принялись кричать, что хотят «разорвать оковы со Старой Землей». Пабло попросил у одного из них руку. Дебил подумал, что Пабло хочет пожать ее, и выставил граблю прямо перед собой, но тот схватил его за ладонь и перевернул, словно погладил. – Она протянула свою руку с тонкими пальцами ко мне ладонью вверх и продемонстрировала. Ее глаза сверкнули в слабом свете настольной лампы. – Кожа у этого ушлепка была мягкая, как дерьмо. Очередной урод из Брэдбери. Так вот, Пабло схватил его за пальцы и загнул их вниз, пока этот ублюдок не завизжал и не рухнул на землю. А Пабло наклонился над ним и сказал: «Ты не уплатил взносов, чтобы заявиться сюда и начать читать нам лекции, придурок. Так что бери свои мягкие, ничего тяжелее брошюр не державшие руки, забирай свои лекции о подражании героям рабочего класса, и пиздуй обратно в большой город, где они будут мириться с твоей чушью, потому что мы здесь точно ее не потерпим». Затем Пабло поднял фрокера на ноги, отряхнул и погладил по голове, словно пса какого. Да. – Всю историю она кивала сама себе, а затем принялась сама над ней посмеиваться. – Ушлепок просто стоял там, моргал, не зная, сказать ему спасибо или заплакать. И Пабло, точно, он отвесил ему смачный пинок под зад, чуть не опрокинул парня на пол и рявкнул: «Мы здесь закончили, мудила!» Затем Паблито собрался снова его пнуть, ну, понимаешь, чтобы помочь ему набрать ускорение. И этот городской мягкотелый недоносок – он бежал так, словно за ним по пятам гнался пистако.

Она замолчала. Смех после рассказа стал чуть жестче и визгливее. Мне показалось, что я разглядел в ее глазах слезы.

– Дай-ка мне эту трубку.

Я подчинился. Немного поразмыслил об очевидной политической зрелости Торреса. Не такого ты ждешь, изучив его полицейское досье, – у многих нищих горцев сепаратизм в крови, и даже те, кто не высказывается открыто, обычно с презрением относятся к комплексному политическому мышлению.

Но люди вообще такие – строптивым ублюдкам никогда нельзя доверять, вечно они пытаются не соответствовать стереотипам, которые вы на них навешиваете.

– Значит, фрокеры ему не понравились. А что насчет сакранитов? Они же вроде еще активны здесь?

Она фыркнула.

– Да, у них тут на самом краю есть одно местечко, старая обсерватория. Он иногда наведывался туда, когда был помоложе. Но как по мне, его туда влекли киски, не политика. Он вечно трахался, когда туда ходил, а потом мне хвастался. Эти сучки из социальной справедливости на все готовы, чтобы отведать член настоящего работяги.

– А перед тем, как исчез, он там не появлялся?