С другой стороны, аристократы, составлявшие меньшинство, понимали значимость своего спасения. Именно они владели большей частью капитала. Будучи прагматиками, они также понимали, что, в то время как подавляющее большинство населения Взаимозависимости погибнет, подобная участь им не грозит, если они согласятся заплатить Нохамапитанам за доступ на Край. Для них это была всего лишь цена, в которую обходилась им возможность вести свой бизнес в новой парадигме.
И таким образом они спасли бы Взаимозависимость. Надаше спасла бы Взаимозависимость.
В конечном счете именно это и являлось проявлением высшей морали.
А если самой Надаше пришлось совершить для этого ряд спорных поступков – что ж, это тоже была цена, в которую обходилась возможность вести бизнес в новой парадигме.
Так что, подумала Надаше, с ней на самом деле все в полном порядке. Она была сильна, высокоморальна и отважна, с чем наверняка согласились бы историки будущего. Надаше всерьез считала себя в чем-то похожей на Рахелу, первую имперо Взаимозависимости. Если отбросить мифотворчество церкви Взаимозависимости и всевозможных подобострастных историков, возникал образ женщины, которой приходилось совершить трудный выбор ради блага всего общества. А сделать этот выбор было необходимо – без него и без Рахелы Первой не существовало бы самой Взаимозависимости.
У Надаше промелькнула мысль, что когда она станет имперо, ей следует выбрать имя Рахела в качестве имперского, чтобы эта связь стала явной, но она почти сразу же отбросила подобную идею. Это выглядело несколько заносчиво, к тому же после того, как новой родиной для Взаимозависимости станет Край, не имело особого смысла смотреть в прошлое.
«Имперо Надаше Первая» вполне бы ее устроило.
Да, для Надаше Нохамапитан все воистину складывалось удачно.
Планшет Надаше звякнул, сообщая, что кто-то из ее персонала просит разрешения войти.
– К вам графиня Рафеллия Майзен-Персо из дома Персо, мэм.
– Прекрасно, – ответила Надаше. – Подготовь все для чаепития, а потом пригласи ее.
– Ладно, первый вопрос. Где я, мать твою?
Сидевший за маленьким столом в маленьком помещении человек, к которому обращалась Кива Лагос, весело взглянул на нее.
– Я думал, ваш первый вопрос будет о том, кто я такой, мать твою.
– Что ж, прекрасно. Кто ты такой, мать твою?
– Я капитан Робинетт.
– Привет, капитан Робинетт. Я просто очарована. Где я, мать твою?
Капитан Робинетт посмотрел на двух членов команды, препроводивших Киву Лагос в его каюту.
– Подождите снаружи, – сказал он. – И закройте дверь. Если услышите хоть что-то, кроме слегка повышенных голосов, войдите и вышибите ей мозги.
Киву его слова нисколько не впечатлили.
– Если я тебя придушу, мать твою, ты не издашь ни звука, – сказала она.
– Рискну предположить, что перескочить через стол без шума вам не удастся.
– Ты так и не ответил на мой вопрос. Где я, мать твою?
– Прежде чем я отвечу, прошу рассказать, что вы помните до того, как оказались здесь.
– Ты что, мать твою, издеваешься?
– И все же удовлетворите мое любопытство.
– Последнее, что я помню, прежде чем очнулась здесь, – как мне выстрелили в лицо, мать твою. Когда я пришла в себя, я была в помещении размером с долбаный чулан, где провела четыре долбаных дня, в компании одних лишь протеиновых батончиков и долбаного химического туалета. Кстати, он полностью засрался, мать твою.
– За четыре дня – неудивительно. Продолжайте.
Кива махнула рукой за спину:
– Потом дверь в мою камеру открылась, и твои дружки Чак и Фак велели мне идти с ними. А потом я оказалась здесь. Конец. Где я, мать твою?
Веселое выражение на лице Робинетта особо не менялось с тех пор, как Кива сюда вошла, что основательно ее раздражало.
– Вы на грузовом корабле «Наша любовь не может больше длиться», который… – Робинетт взглянул на часы, – сорок пять минут назад вошел в течение Потока, направляясь в систему Бремена. Время в пути составит примерно пятнадцать суток и четыре часа. Предыдущие четверо суток мы ускорялись в сторону течения Потока. Мне было приказано все эти четыре дня не выпускать вас из вашей каюты. Мой работодатель выразился вполне конкретно – отсюда и протеиновые батончики с химическим туалетом. Полагаю, вы сообразили, что в раковине есть вода?
– Она на вкус как дерьмо.
– Что ж, поскольку вода восстановленная – вполне возможно. Она годится для питья, но едва-едва.
– Пошел на хрен.
– Мой работодатель упоминал, что вы можете вести себя враждебно, – заметил Робинетт.
– Это еще не враждебно, – ответила Кива.
– Как я понимаю, враждебным ваше поведение станет, когда вы перескочите через стол и начнете меня душить?
– Для начала.
– Разумно, – согласился Робинетт, после чего полез в ящик стола и, достав пистолет, нацелил его на Киву, положив палец на спусковой крючок. – Полагаю, это поможет нам вести культурную беседу.
– Пошел на хрен.
– По крайней мере, относительно культурную.
– Какого хрена мы летим на Бремен?
– Потому что в следующем месяце Октоберфест, а я никогда на нем не бывал.
– Я серьезно спрашиваю.