Разоблачение Атлантиды

Внезапно в ее памяти возникло лицо Роберта. Улыбка, что играла на его губах, когда он уходил от нее в тот ужасный день. Так как он шел навстречу своей смерти. Она покачала головой.

— Ваше Высочество, ничто не забавляет меня больше.

Он сохранял молчание в течение тех нескольких минут, пока они пересекали берег. Наконец, он кивнул сам себе, как будто что-то решил для себя.

— Тогда давайте поговорим о не столь интересном. О вампирах и оборотнях. О союзах и атлантийцах. Пришло время для фэйри, чтобы занять свое место в Вашем мире, пока есть возможность это сделать.

Он остановился и каким-то образом моментально оказался перед ней, хотя она не видела, чтобы он двигался. Он стоял, высокий и гордый, со всем высокомерием своей расы и Правящего Дома, c неизменным ореолом света вокруг себя, который сгущался и превращался в жидкое серебро, когда ласкал его лунно-шелковые волосы и блестел в глубинах его глаз. Прибрежные травы шептали друг другу свои тайны и тянулись к нему своими пушистыми ветвями, и даже Грейс, несмотря на свое наследие, испытывала желание склониться перед ним.

Он, наконец, заговорил, и в его словах прозвучала груз столетий и торжественность клятвы.

— Я — Рис нэ Гэрэнвин, и я предлагаю соглашение Атлантиде от имени Благого Двора. Я выбрал вас, Грейс, дочь Дианы, чтобы вы передали это предложение. Мы встретимся с избранными представителями Семи Островов ровно через одну неделю на этом берегу в это же время.

Грейс пожала плечами, чего он вряд ли ожидал в ответ на свое обращение и все остальное.

— Я приложу все усилия для этого, хотя вы, не спросив моего согласия, сделали меня своей посланницей. Но Алексиос и другие атлантийцы придерживаются собственного графика.

— Донесите к ним мое послание. Они придут. — Он снова поклонился, а затем склонился к ней ближе и посмотрел в ее глаза так пристально, что она испугалась — вдруг он опробовал на ней сильнейшую магию очарования. Не успела она отступить, как он поймал ее за запястье и сжал свои пальцы, пока ее кожа не запылала от его прикосновения. Тогда он резко выпрямился и выпустил ее руку.

— Вы делаете честь своему брату действиями, направленными на борьбу за свободу, но ваша смерть стала бы серьезнейшим оскорблением его памяти.

У нее похолодело в груди, как будто одна из ее собственных стрел поразила ее в самое сердце.

— Что? Как вы…

Но он ушел. Просто исчез, как будто его никогда тут и не было. Она потерла свое побаливающее запястье, рассеянно скользнула по нему взглядом, — и ахнула. Там, на внутренней части ее левого запястья ярко светящаяся в лунном свете, проколотая серебряной стрелой показалась буква «Р». Она неистово терла кожу рукавом трикотажной рубашки, но яркий символ не исчезал и не стирался.

В соленом морском воздухе раздался голос принца фэйри.

— Подарок на память.

А потом даже его голос ушел.

Снова одна — всегда, всегда одна — Грейс опустилась на колени на песок.

— Как будто я смогла бы когда-нибудь забыть, черт тебя возьми, — выкрикнула она в пустоту ночи, а боль в груди была такой сильной, что грозила расколоть грудную клетку.

— Как будто я смогла бы когда-нибудь, когда-нибудь забыть.

Глава 3

Заповедник Йеллоустоун, убежище волков, побережье реки Файерхоул

Алексиос стоял на заснеженной земле, вглядываясь в залитые лунным светом прозрачные воды бушующей реки, и глубоко вдыхал чистый, незагрязненный воздух. От холода воин слегка дрожал, но, тем

не менее, наслаждался ощущениями. Приветствовал лед и снег.

Полную противоположность огню.

— Вода неизменна, — тихо сказал он, как бы про себя. — В ней природа проявляется во всем своем великолепии.

Конечно же, его спутник услышал это. У волка-оборотня превосходный слух.

— Вода — это жизнь, — ответил Лукас удивительно тихим голосом. Вервульфы, которых воин знал до встречи с Лукасом, обладали скорее мускулами, чем мозгами, используя в борьбе грубую силу, а не размышляли

над стратегией. Тем не менее, Лукас разрывал когтями все представления о волках-оборотнях. — Жизнь прекрасна. Хоть это и банально, но как верно подмечено.

Алексиос горько усмехнулся, непроизвольно наклоняя голову так, чтобы волосами закрыть шрамы на своем лице.

— Я — воин. Что я знаю о прекрасном?

И в его мыслях тут же появилось лицо Грейс. Высокие благородные скулы. Эта великолепная золотисто-медовая кожа. Масса темных волос, которые он лишь раз, лишь на одно мгновение, увидел распущенными.

Он солгал.

Он видел прекрасное. И оставил. Он оставил ее.

Лукас подошел к воде.

— В этой реке хороший клев. Форель прямо сама прыгает тебе в руки.

— Ты используешь гарпун или ловишь их зубами?

Теперь рассмеялся Лукас. С улыбкой, сверкнувшей в темноте, он повернул голову, чтобы посмотреть на Алексиоса.

— Я рыбачу и так, и этак. И должен признаться, что делать это в меховой шкуре немного теплее.

Алексиос в этом и не сомневался. Он видел Лукаса в его волчьем обличье. Триста фунтов[4] покрытых плотным мехом мышц и угрожающих клыков. И тут он вспомнил.

— Как там Хани?

Мрачное лицо Лукаса осветилось широкой улыбкой при упоминании о его паре.

— Она просто огромная. Скоро родятся наши сыновья.