Раздевайся, Семёнова!

– Прежде, чем что, Семёнова?.. – он поднял мое лицо к себе, наклонился и поцеловал в уголок рта. – Прежде, чем я… раздену тебя… – подцепив бретельку платья, он потащил ее вниз по плечу, – разложу вот на этом диване… – он еще больше наклонился и продолжил говорить мне в шею, с каждым словом сотрясая мое тело волной сладкой дрожи, – и буду вылизывать твои замечательные розовые соски, пока ты не кончишь от одного только моего языка на них? Или прежде, чем я спущусь еще ниже и вылижу тебя уже там – мокрую и расслабленную… пока ты снова не кончишь… а потом закину твои ноги себе на плечи и буду трахать тебя, пока ты не охрипнешь от криков и не потеряешь счет оргазмам?

Кровь ударила мне в виски, голова резко закружилась, и ему пришлось обнять меня за талию – иначе бы точно упала. Сквозь туман в глазах я увидела, как он выпрямился и поднял перед моим лицом низкий, пузатый бокал.

– Может лучше выпьешь… чем бросаться с балкона?

***

Стуча зубами, я присосалась к бокалу – какой-то особенной, незамутненной частью мозга понимая, что пью коньяк. Остальные части находились в состоянии, близком к обмороку.

Между ног уже снова все пылало, и посильнее, чем в ресторане… Хотелось одновременно прилечь и бежать отсюда – подальше мужчины, который только что сказал мне самые грязные и пошлые слова в моей жизни – включая озвучку порнографических фильмов.

Оргазм от языка на сосках, говоришь?.. Еще немного, и я кончу от одного твоего голоса, шепчущего непристойности мне в уши…

На трясущихся ногах я подошла к дивану и опустилась на него, не глядя. Он молча наблюдал – вальяжный и расслабленный – сунув одну руку в карман и прихлебывая из такого же, как и у меня, пузатого бокала.

– Кстати, Семёнова, я передумал насчет дивана. В спальне нам будет удобнее. Так что, давай – шуруй в спальню, по коридору последняя дверь направо.

– Вы серьезно? – я, наконец, посмела поднять на него глаза. – Неужели вы и в самом деле не понимаете, что ваши слова меня унижают? Что это все… неправильно… Что так не должно быть…

– А как правильно? – его губы тронула легкая усмешка. – Дай-ка вспомню… Притушить свет, включить музычку… Пригласить тебя на танец… начать робко лапать, потом смелее… Потом завалить тебя – неважно куда, лишь бы в горизонтальное положение – задрать платье и «сделать это»? Прости, но я вышел из возраста «неважно как, неважно где» лет эдак пятнадцать назад.

Я стиснула зубы, чувствуя, что, если открою рот – злость буквально выплеснется наружу. Вкупе с возбуждением, это создавало странное ощущение – будто я чайник, под которым резко увеличивают и уменьшают огонь…

Хоть бы поцеловал меня… тоскливо подумала я. Потом молча встала и пошла, куда он велел.

Не включая свет, расстегнула и выскользнула из платья, сняла колготки, нащупала руками кровать. Забралась под толстое одеяло и замерла, полностью накрывшись.

Совершенно не церемонясь, Знаменский вошел и врубил полный свет.

– Семёнова, ты бы еще по брови одеяло натянула… – увидев мое платье, брошенное на пол перед кроватью, он притормозил и нахмурился. – Я не просил тебя раздеваться.

Как же, помню. Хотел раздеть сам… Небось, чтобы я стеснялась и краснела в его умелых руках, а он чувствовал себя рабовладельцем, купившим себе новую игрушку...

– Упс! – пряча торжествующие нотки в голосе, отреагировала я, весьма довольная собой. Хоть в чем-то оставила его с носом.

Виктор Алексеевич нахмурился еще сильнее. И вдруг шагнул вперед и одним резким движением сорвал с меня одеяло.

Ахнув, я поджала под себя ноги и съежилась посреди этой огромной кровати, в тщетной попытке спрятаться от его откровенного разглядывания моей задницы под черными, кружевными трусиками. Потом не выдержав, уткнулась носом в колени и закрыла глаза.

Матрас рядом со мной качнулся.

– Объясни мне, почему ты закрываешься?

Что?

Я открыла глаза и увидела его совсем рядом – присев на край кровати, Знаменский наблюдал за мной с самым искренним интересом.

– Как почему?! Потому, что я… голая!

Он фыркнул.

– Ну во-первых, ты еще не совсем голая… Давай, кстати, это поправим – протянув руку, он ловким движением расстегнул на моей спине лифчик. – А во-вторых… ну и что, что ты голая?

Ничего себе подходцы! Я даже стесняться перестала от возмущения.

– Что значит – «ну и что»?! Я вам нудистка, что ли – голышом на людях шастать?

– Катерина… – по тону я поняла, что он почти смеется, и сердито отвернулась, хотя от звука моего имени, произнесенного им, стало неожиданно тепло и приятно.

– Что?

– Посмотри на меня…

Я с опаской повернула к нему голову и уставилась в расширенные, шальные зрачки.

– Не пройдет и получаса, как ты будешь лежать подо мной… или сидеть на мне… И тебе будет совершенно наплевать, голая ты, раздетая или в парандже… А я буду смотреть между твоих ног и видеть абсолютно все, что мне захочется, с самых разных ракурсов. В чем смысл твоего сворачивания в позу младенца?

Воображение тут же услужливо нарисовало картинку, где я сижу у Знаменского… ну в общем, там. Упираюсь руками ему в грудь, а он смотрит мне между ног, плотоядно облизываясь.