Разбитые звезды

Сердце рвется на части от перекрывающих шум дождя всхлипов, которые звучат в точности как плач Анны, как мой или плач какой-нибудь девушки из моих знакомых. И, слыша эти душераздирающие рыдания, я почти верю, что и сама так безнадежно всхлипываю. У меня кружится голова и болят все мышцы. Я едва переставляю ноги.

Мне слышится уже не один голос – вокруг меня целый хор отчаянных, надрывных голосов. Перед глазами все плывет, и я снова и снова спотыкаюсь, возя в грязи вконец испорченное платье. Тарвер не один раз подходит ко мне и поднимает на ноги.

Я презираю его за то, что ему так легко идти, что выживание в таких суровых условиях – его стихия. Когда он замечает, что я вглядываюсь в равнину, он ухмыляется, будто говоря: «Да чего там, со мной такое бывало». Однако в его взгляде я вижу совершенно другое – он обеспокоен. Когда «Икар» терпел крушение, когда капсула устремилась к планете, когда я сказала, что связь не работает, когда мы смотрели, как падает «Икар», – он никогда не выглядел таким встревоженным.

И это очень сильно меня пугает.

Хотя странная луна скрылась из виду, я постоянно о ней думаю. Должно быть, ее соорудили корпорации, видоизменившие эту планету, – но что она такое? Некое устройство для слежки за колонистами на случай, если они устроят мятеж?

Вот только здесь нет колонистов. Не за кем следить.

Только мы, насквозь промокшие и продрогшие, проделываем бесконечный путь по планете, и жизнь наша зависит от того, найдем ли мы поисковый отряд на месте крушения.

Хотя мы оба измождены, никто из нас не предлагает остановиться и перекусить. Под таким неуклонно нарастающим ливнем костер никак не разжечь, а если остановимся, то только замерзнем. Жаль, я не послушалась, когда он несколько раз предлагал надеть рабочий комбинезон, который прихватил с собой из капсулы. Мое платье уже такое изодранное и насквозь промокшее, что я будто бы голая. Хуже всего то, что ткань липнет к телу и обвивает ноги, обрисовывая каждый изгиб, но я так устала и замерзла, что мне совершенно все равно.

Вдалеке виднеется речка. Тарвер останавливается и поднимает руку к глазам, чтобы прикрыть их от дождя, – поза солдата, отдающего честь командиру. Сев на корточки, я обхватываю колени руками и стараюсь не дрожать. Тарвер мысленно подсчитывает, когда мы доберемся до реки. Это не передышка, я знаю. Но другой возможности отдохнуть у меня нет.

Я открываю глаза, только когда чувствую руки Тарвера на своих: он пытается согреть их, но кожа такая застывшая, что он хмурится.

– Уже недалеко, – обещает Тарвер, а вода бежит потоками по его скулам, носу и бровям. Всего за пять дней черты его лица стали очень знакомыми. Я оторопело смотрю на струйки воды, стекающие с его подбородка сплошным потоком, и тут он меня встряхивает.

– Лилиан? Вы меня слышите?

Я моргаю, пытаясь вспомнить, как говорить. Окоченевшие губы меня не слушаются.

– Да. Вроде бы.

Тарвер улыбается, и на секунду лицо у него смягчается. Он убирает у меня со лба мокрые волосы. Открывает было рот, но я вдруг слышу что-то позади нас – низкий нарастающий гул тысяч разных голосов.

Я оборачиваюсь, не успев даже подумать, что Тарвер получит еще одно доказательство моего сумасшествия. Но через долю секунды понимаю, что он смотрит в ту же сторону.

В сердце внезапно вспыхивает надежда, и я открываю рот, но Тарвер меня опережает.

– Дождь усиливается, – бормочет он так тихо, что я едва его слышу.

Не голоса – дождь. Я снова всматриваюсь в даль и на этот раз вижу, что к нам через равнину движется плотная серая завеса. Дождь усиливается. Если он будет лить еще сильнее, думаю я, нам не помешали бы жабры. Тогда мы поплывем к небу и уберемся с этой планеты, и нам не нужны будут никакие спасательные корабли.

Больше всего на свете я хочу лечь в грязь пластом, но, едва колени тянутся к земле, Тарвер крепче сжимает мне локти. Он встает и тащит за собой и меня.

– Вы можете бежать?

Его лицо близко к моему.

– Что?

Я могу только стоять и смотреть.

– Ну же, Лилиан, соберитесь. Бежать можете? Дождь очень сильный. Нужно найти укрытие.

Сильный? Откуда у дождя сила?

Знаю, что у меня на ногах натерты мозоли – видела их утром, но сейчас я их не чувствую. Вообще не чувствую ног. Я так и смотрю на лицо Тарвера, по которому сбегает вода. Казалось бы, струйки должны стекать по одним и тем же местам, но они разделяются, переплетаются и сливаются в танце на его скулах, будто хотят охватить все его лицо.

– Черт подери, – бормочет Тарвер, глядя через мое плечо на надвигающуюся грозу. – Я отвечу за это, когда вы согреетесь и вам хватит сил меня ненавидеть.

Что? Нет времени подумать над словами Тарвера: он хватает меня за запястье и дергает за собой, силой заставляя бежать. Я тащусь за ним, как на буксире, еле волоча налитые свинцом ноги и мысленно уговаривая себя собрать последние силы.