Разбитые звезды

Вот только я не сказал бы.

Я беру еще одно растение, разламываю широкий лист и втираю сок в кожу.

Знаю, что мамина фамилия ох как впечатляет, но не хочу пользоваться этим ради выгоды. Я и на дурацкое путешествие согласился только потому, что мне пообещали не упоминать там мамино имя. Не хочу, чтобы меня принимали в обществе из-за заслуг моих родных, и не хочу, чтобы наш сад кишел репортерами. Я так же ревностно оберегаю тайну нашего родства, как и прячу от чужих глаз свое творчество. Никому и в голову не придет, что я пишу стихи. Сейчас, с Лилиан, все иначе.

Я смотрю на свою руку. Третье растение чуть-чуть жжется, и я осторожно промываю кожу водой из фляги. Кожа слегка краснеет – но не слишком сильно.

Лилиан все еще разглядывает фотографию.

– Я люблю поэзию вашей мамы, – едва ли не благоговейно говорит она. – В детстве у меня была книга ее стихотворений – настоящая книга. И было там одно, про лилии. Ну, знаете, детям всегда нравится, если что-то созвучно с их именем. Я выросла, но слова эти… они такие красивые и грустные. «Душиста и бледна, она рыдает на закате лета…» У вас там на самом деле растут лилии?

Она поднимает на меня сияющие глаза.

– О да, еще как! – Я не обращаю внимания на жжение в руке; оно уже почти прошло. – Однажды я грохнулся с крыши и полетел прямиком в клумбу с этими самыми лилиями. Им сильно досталось, но их так просто не сломить – очень уж они живучие. Прямо как Лилиан, которую назвали в их честь.

Слова вылетают сами по себе, и вот, пожалуйста: комплимент за пределами здравого смысла. Но вместо того, чтобы осадить меня, она улыбается. От ее улыбки веет теплом впервые за весь день. И неожиданно я снова говорю, потому что хочу, чтобы она улыбалась.

– Люди приходят к нам домой поглядеть на то, что описано в маминых стихотворениях. У нас частенько ломается забор, черепица с крыши облетает, и пока мама работает, отец отправляет всех посетителей помогать по дому – что-то подлатать, где-то помочь. А потом приходит мама.

Лилиан оживляется и радостно смеется.

– Ох, Тарвер!

До сих пор странно слышать, что она называет меня просто по имени. Нет, не странно – волнующе. Я будто впервые за столько дней по-настоящему разговариваю.

Она качает головой.

– Поверить не могу… Постойте-ка… Да нет, быть того не может! То стихотворение про юного солдата – про вас? Умереть не встать! Я же его наизусть учила!

Я мотаю головой и чуть наклоняюсь, чтобы взглянуть на фотографию поближе.

– Про Алека, – я показываю на него. – Вот он, Алек, а я у него на плечах сижу.

– Он тоже в армии? – она наклоняется, чтобы рассмотреть его лицо.

– Был, – тихо говорю я. – Погиб в сражении.

Она смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

– Мне очень жаль.

В это мгновение я понимаю, что именно этого я и хотел. Именно этого я хотел в тот вечер в салоне и каждый день с тех пор.

Глядя на меня, она видит не парня, воспитанного не на той планете. Не солдата, не героя войны или неотесанную деревенщину – человека, который не понимает, как ей тяжело.

Она просто видит меня.

– Вы стали ладить.

– И что?

– Вы это подтверждаете?

– Вы не спрашивали, вот я и подумал, что вы уже все знаете сами.

– Не могли бы рассказать подробнее, как это произошло?

– Я-то думал, цель допроса – узнать мое впечатление от планеты.

– Ваша задача – отвечать на любые вопросы, которые мы пожелаем задать вам, майор. И сейчас мы спрашиваем про мисс Лару.

– Повторите еще раз вопрос.

– Забудьте. Мы еще к нему вернемся.

– Жду с нетерпением.

Глава 16. Лилиан

Я знаю тысячи разных улыбок, в каждой из которых есть свои оттенки, но не знаю, как найти общий язык с этим парнем. Не знаю, как с ним разговаривать теперь, когда больше нет притворства.

Я улыбаюсь над рассказами Тарвера и втираю ему в руку мазь, чтобы залечить легкую сыпь от сока растений. Смеркается, и он уходит проверить силки. В то мгновение, когда он отдаляется от меня, мир сразу же кажется темнее, больше, и я готовлюсь услышать в тишине еще один голос. Но слышно лишь, как ветер вздыхает в высокой траве, и издалека доносятся шаги Тарвера.

Когда он возвращается и показывает свою добычу – маленьких, покрытых мехом зверьков, – я отвожу взгляд. Я так голодна, что съем их, но мне незачем смотреть, как он их разделывает. За работой он рассказывает истории про свой взвод, одну невероятнее другой – меня отвлечь и заглушить другие звуки. В наступающих сумерках я чувствую почти так, как будто нам спокойно друг с другом, как будто ему приятно мое общество и он не просто терпит меня, как раньше. Будто бы все эти истории он рассказывает, чтобы рассмешить меня, а не только чтобы заставить идти.