Гримберт набрал полную грудь морозного сальбертранского воздуха. В сочетании с горячими крупинками бензедрина в крови это помогло ему взбодриться и даже найти силы для улыбки.
— Ты прав, Вальдо. Это не ходовые испытания. Скорее…
— Охота, — внезапно произнес Аривальд, — На счет этого ты, кажется, не соврал. Я же вижу, как ты ведешь машину, где останавливаешься, в каких режимах осматриваешь окрестности… Я бы сказал, ты что-то ищешь, Грим. Не пора ли бы твоему старшему пажу узнать, что, пока твоя горячая голова не заработала нам больше неприятностей, чем мы вдвоем сможем расхлебать?
— Когда это нам приходилось ввязываться в неприятности, Вальдо?
Аривальд задумчиво счистил пальцем кусок приставшего к лобовой броне «Стража» лишайника.
— Всякий раз, когда ты в очередной раз начитаешься рыцарских романов и бросишься очертя голову утверждать справедливость и вершить рыцарские подвиги. Это всегда причиняет нам ужасно много проблем, Грим.
Гримберт стиснул зубы.
— Да ну?
— Так это не ты месяц назад ты вместе с «Убийцей» едва не сверзился в гранитный карьер, пытаясь найти мощи Святого Франциска, укрытые в тайнике согласно достоверным слухам?
— Это были не слухи, дурак! К тому же, мы нашли кость!..
— Нашли, — сдержанно согласился Аривальд, нехорошо щурясь, — И я благодарен судьбе за то, что мы вышвырнули ее в овраг по моему настоянию, а не продемонстрировали епископу. Иначе с этого дня Святого Франциска на всех иконах пришлось бы изображать с телячьим хвостом!
— Слушай, Вальдо…
Но заставить старшего пажа замолчать было не проще, чем подавить малокалиберными колотушками бронированный крепостной капонир, кроющий беглым огнем и прикрытый эскарпами.
— Это не ты ввязался в баронский спор из-за мельницы прошлой весной?
— Я мог разрешить их спор!
— Смею думать, он разрешился бы сам собой после того, как озверевшие бароны уложили бы твоего «Убийцу» прямым попаданием трехдюймовки и выпили мировую на его дымящихся руинах.
— Я не…
— А не ты ли, позволь спросить, оказал помощь странствующему рыцарю без герба, которого мы обнаружили под Сантеной в прошлом году?
— Имей хоть малейшее уважение к рыцарскому сословию, мерзавец! — процедил Гримберт, — Рыцарская честь требует оказывать помощь собратьям в любой ситуации!
— Ты не рыцарь, — мгновенно отозвался Аривальд, точно только того и ждал, — Ты станешь рыцарем в лучшем случае года через два или три, если прежде не успеешь выкинуть какой-нибудь особенно дурацкий номер. Ты поделился с ним топливом и снарядами. Без сомнения, благородный поступок. Вот только твой собрат оказался бродячим раубриттером, грабящим окрестные села и купеческие караваны. Твоя вера в рыцарские идеалы стоила Туринской марке самое меньшее тридцать живых душ.
— Я стану рыцарем, — отчеканил Гримберт, пытаясь совладать со злостью, точно та была кипящим маслом в системе охлаждения «Убийцы» — Не через два или три года, а очень скоро. Даже быстрее, чем ты думаешь. У меня будет настоящий доспех, не этот учебный болван. Я назову его «Золотой Тур». А ты, Вальдо, станешь моим кутильером, главным оруженосцем. Но если ты против, скажи сейчас, я отпущу тебя, чтобы ты мог вернуться в свой родовой свинарник, заниматься настоящей работой!
Аривальд не обозлился в ответ. Только вздохнул, но один лишь этот вздох сделал его еще старше Гримберта на несколько лет.
— Грим, ты… — он несколько секунд промолчал, собираясь с мыслями, — У тебя светлая голова, но черт побери… Очень уж странным образом она у тебя устроена! Нельзя уповать только лишь на рыцарскую отвагу, забывая про все прочее. Про подготовку, планирование, трезвый расчет…
Он и покровительственный тон этот, небось, репетировал, с отвращением подумал Гримберт, ощущая легкое онемение в пальцах, как во время нейро-коммутации.
— Планирование, расчет… — повторил он за Аривальдом, не скрывая отвращения, — Вот, значит, какое оружие ты выбираешь! Отлично! Очень хорошо!
Он хотел было повернуться к своему доспеху, но Аривальд осторожно взял его за плечо. Худощавый, бледный, он не обладал достаточной силой, чтобы задержать его, однако при этом оставался той силой, с которой приходилось считаться.
С которой Гримберт привык считаться за несколько лет.
На которую он всегда мог положиться.
— Расчет — это инструмент торгаша, а не рыцаря, — негромко произнес он, — Ты так этого и не понял, Вальдо. Рыцарь бьется не из расчета, не потому, что его вычислители определили выигрышную комбинацию и правильный вектор атаки, который дарует ему девяностопроцентную вероятность победы. Он бьется потому, что так велит ему его внутренних дух. Его рыцарская честь. А честь невозможно обсчитать со всех сторон, как отрез шелка для выкройки, чтобы пошить себе штаны. Ее нельзя обернуть в формулы, потому что тогда она потеряет свой смысл.
— Разум дан нам для того, чтобы им пользоваться, — уверенно возразил Аривальд, — Везде, где мы можем найти ему применение. Если рыцарь не будет использовать разум на поле боя, он… Да это же нелепо, наконец! Это будет какое-то сущее лесное животное, которое сражается без всякого смысла и расчета…