Раубриттер (IV.I - Animo)

Их выход из Турина в самом деле мог бы насторожить. Мало того, что Гримберт не взял с собой даже самой маленькой свиты или проводников, он сделал все, чтобы покинуть палаццо настолько незаметно, насколько это возможно. Они вышли через Овечьи ворота еще затемно, до того, как в церквях началась утренняя служба, не включая внешнего освещения и двигаясь лишь в свете инфракрасных прожекторов. Едва преодолев ров, они сразу же отключили респондеры, а вслед за ними — радары и радиостанции.

Будь «Страж» и «Убийца» настоящими рыцарскими доспехами с их исполинскими размерами и весом, такие предосторожности не принесли бы успеха — попробуй не заметить гору из стали, которая видима во всех диапазонах и излучает в окружающее пространства до черта тепловых волн! Судьбе свойственна ирония, подумал Гримберт, когда стены Турина, так ни разу и не покорившиеся лангобардом, остались далеко позади. Я проклинал этот несчастный доспех три года, а теперь он помог мне. А вскоре поможет мне еще раз, позволив получить посвящение в рыцарский сан. Не в пятнадцать, как надеется Магнебод. Уже сейчас.

Это было похоже на вылазку осажденных или тайную миссию Папских шпионов. Они нарочно двигались с таким расчетом, чтобы не встретиться с многочисленными рыцарскими разъездами, а окрестные городки — Монкальери, Орбассано, Гарино — обходили стороной так, точно те были рассадниками чумы. Даже после, изрядно удалившись от города, Гримберт старался держаться как можно дальше от чужих глаз. Вместо того, чтоб воспользоваться удобным Западным трактом, они двинулись Заячьей Тропой, безлюдной в любое время года, а после и вовсе сошли с нее, чтоб оставаться незамеченными.

Кажется, им удалось улизнуть незамеченными. Гримберт загодя стащил карту окрестных минных полей и радарных станций, что сильно облегчило их положение, кроме того, многое узнал о маршруте благодаря болтливым отцовским рыцарям, не подозревающим, отчего наследник маркграфа Туринского внезапно воспылал страстью к охоте.

Потом было восемь часов утомительного пути, во время которого они путали свои следы так, точно спасались от настоящей погони. Двигались сквозь чащи искривленных ядами деревьев, сочащихся едким светлым соком вместо смолы. Пересекали речушки, полные тяжелой свинцовой воды, фонившей так, что жутковато было смотреть на приборы. Взбирались на холмы, которые в преддверьях Альбийских гор делались все круче и опаснее.

Авантюра была продумана с такой тщательностью, с какой, наверно, герцог Алафрид де Гиень, старый приятель отца, которому прочили титул императорского сенешаля, не продумывал свои тактические операции против неприятеля. Но Гримберт вздохнул с облегчением лишь тогда, когда они, оставив по правому борту огоньки Буссоленского арсенала, увидели вдалеке колючую сизую щетку Сальбертранского леса, царапающее зимнее небо.

Наверно, не стоило держать замысел втайне от Аривальда. Глуп тот хозяин, который не доверяет собственным слугам. Но… Гримберт вздохнул, наблюдая за тем, как старший паж поправляет гамбезон, готовясь забраться в стальное чрево «Стража». Единожды решившись воплотить свой дерзкий план, он так боялся, что его детали дойдут до отца или Магнебода, что переборщил с осторожностью, многократно подстраховавшись со всех сторон. Наверно, стоило с самого начала посвятить Аривальда в детали.

Впрочем… Гримберт тряхнул головой. Вздумай он сделать это, Аривальд, без сомнения, нашел бы тысячу и одну причину отказаться от задумки, как это не раз бывало в прошлом. Его проклятое благоразумие, позволявшее ему легко понимать язык цифр и разбираться в каверзных задачках, было его же проклятием.

Старина Вальдо был чертовски, отвратительно благоразумен, отчего иногда напоминал Гримберту не одногодку, приятеля по играм и шалостям, а умудренного жизнью старичка, неодобрительно взирающего на шалости детворы. Он был лучшим компаньоном из всех, которых Гримберт когда-либо мог вообразить. Отважный, ловкий, проницательный, острый на язык, чуткий, точно охотничий пес, он служил своему хозяину беззаветно и преданно. Не только личным лакеем, порученцем и денщиком, как предписано старшему пажу при господине, но также и собеседником, доверенным лицом, партнером по бесчисленному множеству забав, а зачастую и голосом совести.

Несчастный он человек, этот Вальдо, подумал Гримберт, мучительно пытаясь найти нужные слова.

Обладающий от природы всеми необходимым рыцарю качествами, наделенный сверх меры всеми мыслимыми достоинствами, он мгновенно скисал, едва лишь слышал о рыцарских добродетелях, долге и чести. К рыцарским романам он не испытывал ничего кроме презрения и даже рассказы Магнебода о великих побоищах прошлого слушал с ухмылкой, точно на ходу отфильтровывал из них фальшь и позолоту. Даже клятву он воспринимал, скорее, скорее заковыристой формой вассального договора, чем священным таинством.

Быть может, так на него повлияла смерть его отца, опаленного жаром поверженного отцовского доспеха?..