— Мальчишка избалован, мессир. Привык получать все, что ему захочется и мало считается со мнением окружающих. Такое бывает с охотничьими собаками, которых хозяин кормит со своего стола и позволяет спать где заблагорассудится. Через какое-то время с ними нельзя сладить, они просто творят что хотят. От таких не будет толку, проще снять шкуру. Уж извините, если обидел, мессир. Я как и раньше могу без баллистических вычислителей всадить подкалиберный снаряд с расстояния в лигу, но вот складно говорить, как ваши парадные попугаи, так и не выучился.
Отец не разгневался, как втайне ожидал Гримберт. Более того, с его лица стала уходить нездоровая бледность, которой пуще смерти боялись придворные сановники и слуги.
— Как и прежде, в тактике ты стократ сильнее, чем в тактичности, — маркграф неожиданно улыбнулся, — Возможно… Возможно, ты отчасти прав, Магнебод. Последние годы я часто удовлетворял капризы Гримберта, даже те из них, что удовлетворять не следовало. Его мать… Когда-то она корила меня за то, что я почти не занимаюсь его воспитанием. Мол, рыцарские турниры и охота для меня важнее собственного ребенка. Голубка моя… Я не хотел, чтобы она печалилась, взирая на меня с облаков. Зачастую мне было проще выполнить его желание, чем объяснить, почему я не могу этого сделать. Думаешь, я испортил его этим?
Магнебод покачал головой.
— Он самонадеян, мессир, а самонадеянность скверная черта для будущего маркграфа и почти смертельная для будущего рыцаря. Но мне не привыкать к таким ученикам. Думаю, за пару лет я выбью из его головы то, чему там быть не полагается. Если он в самом деле вознамерился стать рыцарем, пара лет хорошей муштры лишь закалят это желание. Если же нет…
— Что с доспехом? — быстро спросил отец, мотнув головой, — Ему все равно понадобится доспех.
— Мессиру Гримберту не терпится получить свой рыцарский доспех? Заверяю, он получит его, у меня на примете как раз есть один подходящий. Может, не такой внушительный, как этот золоченый болван, но он вполне сгодится для обучения рыцарской науке.
— Какое имя он носит?
— «Радетель Истины», мессир.
Гримберту показалось, что в голосе Магнебода он уловил злорадство.
Чертов старый пьянчуга! Он стиснул кулаки, изнывая от дурного предчувствия. Он никогда не испытывал к Магнебоду особого почтения, несмотря на множество сигилов, украшавших броню его «Багряного Скитальца». Не обученный манерам, грубый, насмешливый, одевающийся хуже, чем многие конюхи, он являл собой столь неприглядное зрелище, что сам казался насмешкой над рыцарским званием. Совершенно невозможно было представить его посреди настоящей битвы, равно как и упоминания его имени в рыцарском романе.
По мнению Гримберта отец сделал самую большую свою ошибку, назначив мессира Магнебода своим старшим рыцарем. Ошибку, которая, быть может, еще отольется самому Гримберту самым неприятным образом…
— Я не припомню такого доспеха, — медленно произнес отец, — А я думал, что знаю наизусть все рыцарские доспехи туринского знамени.
— Он не из числа знамени, — спокойно ответил Магнебод, будто ждал этого, — Просто старый вояка, которого я приберегал про запас. В нем, конечно, нет многих новомодных штучек, но вы же знаете, как говорят в Турине — иной раз спокойный мерин лучше бесшабашного жеребца.
Гримберт внезапно ощутил дурноту, от которой под языком распространялась болотная вязкость.
Он вдруг вспомнил «Радетеля Истины».
Не рыцарский доспех, пусть даже и устаревший, лишенный современных вычислителей и навигационных приборов. Чертов хлам, сохранившийся Бог весть с какой войны, осколок изувеченного прошлого, который Магнебод приспособил для своих учеников в качестве самоходной мишени для стрельбы имитационными снарядами. Жестяной болванчик, по которому баронские сынки палили из своих орудий, издевательски улюлюкая и постигая сложную науку корректировки огня с учетом баллистических поправок.
Нет, подумал Гримберт, ощущая как крепко сжатые кулаки смерзаются в острые ледяные глыбы. Ты не посмеешь. Ты…
— Это не доспех, а груда хлама, — медленно произнес отец, — Но, кажется, я понял, что ты имеешь в виду.
Магнебод кивнул ему. Он уже не ухмылялся, как прежде, напротив, сделался непривычно серьезным. По крайней мере, в таком виде Гримберт прежде старшего рыцаря Туринской марки не видел.
— Испытайте его, мессир. Дайте ему «Радетеля» и посмотрим, что из этого выйдет. Если он начнет воротить нос и жаловаться, значит, рыцарская стезя для него закрыта, это всего лишь каприз избалованного ребенка, который тщится завладеть вниманием. А если стиснет зубы и начнет учиться… Знаете, даже если бы я умел читать, в жизни не прочел бы ни одного рыцарского романа. Кропают их обычно старые скопцы, ни черта не смыслящие в военном деле. Искра, горящая в душе и пробуждающая силу, заточенную в стальном доспехе… Все это чушь собачья, годящаяся чтоб пичкать ею не в меру восторженных дураков. У меня в требухе такой искры точно нет, а может, из меня ее вырезали ваши коновалы вместе с осколками бретонских снарядов.
— Значит, испытание, мессир Магнебод?