Раубриттер

— Я как раз за тобой собрался посылать. — Сказал тот, по-прежнему обращаясь к Волкову на «ты», хоть тот ему уже на это указывал.

— И к чему вам я? — Не стал кавалер ему опять про это напоминать.

— У Рене сейчас все соберутся. Солдатские старшины придут добычу делить. Все сосчитано.

«Добычу делить» — сладкие слова, для солдата нет слов лучше. В былые времена Волков первым бы для дела такого пришел бы. А сейчас ему плевать было. И вовсе не потому, что у него и так дома в опочивальне его стоит целый сундук серебра и золота, а только из-за жены беспутной. Словно болезнь все удовольствие от жизни из него выпила.

Не охота ему было сейчас считаться да рядиться, высчитывать, кому сколько причитается. Но домой, к ней, к этой распутной женщине, ему еще меньше хотелось.

От дома Брюнхвальда до дома Рене ехать всего нечего, дом Рене ближе к реке стоял. Можно было и пешком пройтись, но не хотелось хромать. Поехали. У реки, у пристани, рабочие уже бревна обтесывают. Бревна все длинные, их много. Видно, немаленькие амбары Ёган затеял строить.

И тут вдруг там же повозки распряженные стоят. Такие, в каких купчишки мелкие разъезжают. А еще дальше повозки так и вовсе цветные. В таких за войском маркитантки ездят. Там же и девки в пестрых, фривольных платьях.

— А эти откуда тут взялись? — С удивлением спрашивает кавалер. —

Кто их звал?

Роха, черт одноногий, засмеялся:

— Честное слово, Фолькоф, ты ж на военной службе не менее моего, пора бы знать уже, что маркитантов и шлюх звать не надо. Они, как и вши, сами заводятся, лишь только серебром позвени.

— Значит, уже все знают, — задумчиво произнес Волков.

— Кавалер, да ты же главную ярмарку в округе ограбил, о тебе трезвон по все реке идет, думаю, что уже даже в Ланне о тебе знают. И эти, — Скарафаджо кивнул в сторону, — ждут, сидят.

Недалеко от дома Рене, у которого толпились солдаты, на пригорке, сидели две веселые бабенки. Самим по виду уже за тридцать, а простоволосы и головных уборов не носят. Груди чуть не все на показ, и ноги свои бесстыжие распутницы выставили так, что подвязки чулок видны на коленях. Смотрят на солдат, на солнышке греются.

— Сидят, — смеется Роха, — словно рыбу ловят, вон, какую приманку на солнце разложили. Ждут, когда солдаты свое сольдо получат.

В другой раз Волков присмотрелся бы к бабенкам, даже не для того, что бы звать их с собой, а просто посмотреть, может, какая красивая среди них есть. На красивую бабу просто и посмотреть приятно, а тут даже не взглянул. Поехал мимо.

В доме у Рене душно, хотя дверь открыта. Бертье уже там, за столом с Рене, а вокруг сержанты и копроралы. Все солдаты старые, седые.

Волков и Роха вошли, перед ними расступались, давали проход к столу. Но сидеть долго тут ему не хотелось, и он сказал:

— Сычу считайте долю знаменосца, он заслужил. Он ярмарку разведал. Карлу Брюнхвальду считайте офицерскую долю. Путь его с нами и не было, но не будь его, так мы бы вообще на тот берег не пошли бы, — врал Волков. — А моему послуживцу Увальню считайте долю сержанта.

Никто ему не возражал, Рене все за ним записывал. И он продолжил:

— Из меха тридцать шкур лучших выберите и две тысячи монет отсчитайте. Это подарок канцлеру будет, он должен меня от гнева герцога избавить. Я письмо к дарам приложу, пусть два сержанта хороших подарок в Вильбург к канцлеру отвезут. Остальное все считайте, как положено у солдат и ландскнехтов, считайте по кодексу кондотьеров. Рене, вы спешите все продавать, не продешевите. Лучшее товар придержать, чем отдать за бесценок.

Волков договорил и встал, закончив дело.

— Постойте, кавалер! — Вскочил за ним Бертье.

— Да, — встал и Рене. — Не спешите.

— Ну, что еще? — Хмуро глядел на них кавалер.

— Дозвольте нам сказать, — начал Рене, но Бертье перебил товарища и заговорил пылко: — От солдат и офицеров просим принять вас подарки. Те подарки будут вне всякой доли, поверх доли вашей, это вам за разумность вашу и твердость, от большого нашего уважения.

— Хорошо, спасибо, — сухо ответил Волков.

Но ему опять не дали уйти, Рене стал читать список причитавшихся ему подарков:

— Шубу, что нашлась во взятом, лучшая — кавалеру. Шубу лучшую его жене, сервиз из шести вещей серебра черненого и жеребца лучшего. Все это от солдатских корпораций и господ офицеров, что были при деле на Милликонской ярмарке.

— Спасибо всем: и офицерам, и корпорациям, — ответил Волков, едва улыбаясь через силу, — Максимилиан, заберите подарки, отвезите их домой.

Когда он вышел, все молчали, людям, кажется, даже обидно стало, что кавалер так холодно принял дары, что дарились всеми от чистого сердца.

— Что это с ним? — Спросил Бертье у Рохи.

— Да черт его знает, обычно злой, как собака, а тут тихий какой-то. —

Отвечал тот.

Максимилиан подарки положил на стол. И Тереза, и дети, и Элеонора Августа, и госпожа Ланге сразу прибежали смотреть. Дети хватали серебряные кубки, сестра рассматривала поднос.

— А кому шубы? — Сразу спросила Элеонора Августа, проводя рукой по меху одной из них.

— Корпорации подарили одну мне, одну моей супруге, — отвечал Волков.

— А какая мне? — Спросила жена радостно.