Раубриттер

И тут брат Семион оказался сведущ. Он говорил с архитектором так, словно за свою жизнь заказал пару церквей как минимум. И к

немалому удивлению монах заказал помимо самой кирхи еще и

приходской «домик» для проживания священника. А «домик», что

они заказывал, был в два этажа да с конюшней, хлевом и всем

остальным, что нужно в деревне. Вплоть до двора с воротами и с

личным колодцем. А еще скромный монах попросил архитектора, что бы «домик» строился вперед, раньше кирхи, чтобы святой отец

мог «жить сам и не мешаться при дворе господина Эшбахта».

Выделенных епископом денег на все это могло и не хватить.

— Почему же ты хочешь дом строить вперед церкви? — Уже на улице

спрашивал у монаха Волков.

— Если я дострою церковь и не дострою дом, то епископ вряд ли

еще даст нам денег, а если мы достроим дом и чуточку не достоим

кирху, то мы еще попросим у епископа, он, добрая душа, может, и

еще даст.

Волков считал себя человеком неглупым, но понимал, что тягаться

с этим пройдохой не смог бы. Он смотрел на монаха исподлобья и

только качал головой, потом сел на коня, так и не сказав тому ни

слова. Им нужно было спешить в Эшбахт. Дел у них было по горло.

Глава 13

Дома он только с коня слез, как увидал женщину во дворе, она

воду несла. Не из его крестьян, но, видно, из простых. Женщина, как его увидала, так ведро поставила и кланяться стала. И смотреть

на него странно, вроде, улыбалась ему, а вроде, и стеснялась.

— А это кто? — Спросил он у Ёгана, кивнув на женщину.

— А, приехали два дня назад эта госпожа и ее детей трое, говорит, что сестра ваша, говорит, что вы ее пригласили.

Волков сначала растерялся, сначала и не знал, что делать, постоял в

растерянности, но глаз от приезжей не отводил. И не понимал, что

с ним происходит, женщину эту он видел первый раз, простая, заезженная тяжелой жизнью. Первый раз он ее видел, а сердце

сжалось так, что дыхание перехватило. Неужели это его сестра?

Нет, не помнил он ее совсем. С другой стороны, он и мать свою уже

не мог вспомнить. Иногда, ложась ночью в постель, пытался, но

лицо матери так и не явилось ему. Отца еще вспоминал, тот был

большой, сильный, бородатый, дом отлично помнил. А мать не

мог. И сестер толком не мог вспомнить, помнил двух маленьких

девочек, что носили белые платья. Неужели это одна из них? Нет, не узнавал он в ней ничего. В этой усталой и худощавой женщине

ну никак он не мог узнать ребенка в белом платьице. А женщина

так и стояла все с той же улыбкой вымученной, руки на животе

сложив, ладони от волнения сжав.

Наконец, кавалер сдал к ней несколько шагов и спросил:

— Добрый день, как вас зовут?

— Тереза Видль, господин. — Отвечала женщина срывающимся

голосом.

— Урожденная…?

— Фольокоф, господин.

— Фолькоф? — Как бы уточнял Волков.

— Да, но матушка все время говорила нам, что наш батюшка был

шкипер, родом он был из восточных земель, настоящая фамилия

Волков. — Торопясь рассказывала женщина.

— А меня вы помните? — Медленно, словно боялся вспугнуть ее, спрашивал кавалер.

— Нет, не очень… — Женщина стала мять руки от неловкости. — Но

матушка говорила, что вы ушли на заработки и когда вернетесь, то

у нас будет вдоволь хлеба и не дадите нас никому в обиду.

— У вас была нелегкая жизнь?

— Нелегкая, господин, — говорила она, — особенно как у нас забрали

дом. Так пришлось нам с матушкой жить на кухне трактира

несколько лет. Ели мы то, что оставалось от посетителей, мыли

трактир каждый день.

— Дом? А помните, где был ваш… Наш дом? — Спросил Волков.

Он прекрасно помнил свой дом до сих пор.

— Да, господин, дом был между церковью Воскрешения Господня и

мостом Медников.

Да, там их дом и стоял. Волков вдруг почувствовал неудержимой

желание обнять эту женщину, обнял и почувствовал, как худа спина

его сестры, как костлявы плечи и ключицы. Как тонки ее руки.

Видно, давно она не ела досыта.

Наконец, он оторвался от нее и увидал, как слезы текут по ее лицу.

Он сам вытер ей их своей рукой.

— Пойдемте, сестра, — сказал он, — я хочу поглядеть на своих

племянников. Они в доме?

— Да, господин, — сказал Тереза и подняла ведро с земли.

Волков остановился, забрал у нее ведро:

— Отныне вы не будете носить ведра.

Он взял ее за руку и повел в дом, а ведро нес сам.

Хилли и Вилли несли за ним мешки с серебром, а за ними уже шел

и брат Семион, и Сыч, и Максимилиан, и Ёган.

Дома за столом сидели три ребенка: мальчик лет тринадцати и две

девочки одиннадцати и семи лет на вид. Брунхильда по-

домашнему, в одной нижней рубахе, вертелась у зеркала, а

служанка Мария у очага.

— Дети, встаньте, — поспешно сказал Тереза, — это ваш дядя, господин

Фолькоф.

— Ах, наконец-то! — Воскликнула красавица с негодованием, увидев

его. — Отчего вы не сказал мне, что едете в город?

— Я ездил по делам, — строго ответил он ей, усаживаясь в свое

кресло, что стояло во главе стола. Он отвязал меч, положил его на

стол и наделся, что разговор на этом закончен.

— Мне тоже нужно было по делам, — нет, Брунхильде еще было, что

сказать. — Вы не знаете того, но граф будет тут в субботу. А меня нет

нового платья! Мне нужно пройтись по лавкам!

— Да? — Тут Волков удивился. — Граф будет к нам в гости?