Раубриттер

ответственны, как и все молодые сержанты. Им он доверял и

доверием этим возвышал еще больше. А от такого доверия и

возвышения молодые люди становились еще более ответственные.

Садясь на лошадь, Волков спросил у монаха с заметным

недовольством:

— К чему это ты затеял это поручительство? Зачем оно?

— Коли вы решитесь начать то, о чем вас просят святые отцы, так

деньги нам не помешают, а это поручительство и сумму займа

увеличит, и процент по займу уменьшит. Всегда хорошо, когда

большой сеньор вашу просьбу благословляет. Дело идет легче.

— А если я не захочу волю святых отцов выполнять? — С еще

большим недовольством сказал кавалер.

— Так сожжем эту бумагу или для своих нужд денег займем, ни к

чему она нас не обязывает, а с займом может помочь.

Волков помолчал и опять спросил:

— Откуда ты знаешь про все эти банковские дела?

— В епархии Лемурга, где я начинал службу, епископ был из

благородных, сам дела никакие вести не хотел, не до того ему

было, а в деньгах вечно нуждался, вот я все дела и вел, там я и

поднаторел. — Отвечал брат Семион.

— Да, а отчего же ты там не остался, раз поднаторел?

— Грешен, — кротко отвечал монах.

Волкову хотелось знать, в чем же был грех монаха: в том, что к его

ловким рукам прилипало епископское серебро или его поймали с

девкой. Но спрашивать он не стал, а монах не стал дальше о том

говорить. Так они и поехали молча на постоялый двор — спать.

Утром рано, едва солнце взошло, они уже завтракали. А как

позавтракали, поехали в ратушу. Там, в большой торговой палате, с

рассвета сидели менялы и банкиры. Крупные купцы и

руководители городских гильдий. Народу было немало. Три

десятка важных господ. Банкиры и менялы сидели, банки свои

расставив вдоль стен. Остальные сидели на лавках или стояли и

беседовали в центре большого зала. Были они все до единого в

шубах, хоть и лето еще стояло жаркое, в беретах из бархата или в

бархатных шапочках с «ушами». Все в перстнях золотых и дорогой

одежде под шубами.

Говорили все тихо, порой слышно было, как скрипят перья да

звенят разные монеты на столах менял и банкиров. Тихо было в

огромном зале.

И Волков бы стал думать, к кому подойти и поговорить, а вот монах

думать не стал. Брат Семион вышел на середину зала и громко

произнес:

— От имени кавалер Иеронима Фолкофа, владетеля Эшбахта, спрашиваю, кто из господ банкиров обналичит вексель епископа

Малена?

Все господа, что были в торговой палате, обернулись на них, Волков даже на мгновение растерялся от внимания стольких особ.

Не зная, что делать, он низко поклонился. И все господа стали и

ему кланяться.

А самый старый, уже седой господин, который сидел у стены, что

была прямо напротив входа, сказал:

— Святой отец, дозвольте взглянуть на вексель, что надобно вам

обналичить.

Брат Семион прошел под взглядами богатых господ к столу седого

банкира и положил перед тем бумагу.

Седой господин взял бумагу в руки. Тут же три других господина

поспешили к нему, тоже стали заглядывать в бумагу. Седой

господин что-то негромко сказал, и те господа, что были с ним

рядом, стали согласно кивать головами.

Седой господин положил бумагу перед собой и, улыбаясь, произнес:

— Сомнений нет, это вексель нашего епископа, да хранит его

Господь. Господа, вексель на тысячу четыреста монет под два

процента на два года.

Седой господин продолжал:

— Господин фон Эшбахт, дозвольте поинтересоваться, на какую цель

господин епископ выделяет деньги? Конечно, если это не секрет.

— Секрета тут нет. В моем поместье еретики сожгли кирху и

разрушили ее до основания. Епископ был так добр, что решил

восстановить церковь за свой счет.

— Лучшего применения деньгам и придумать нельзя, — произнес

седой господин. — Господа, есть ли желающие вступить в

компанию?

— Я войду в компанию на шестьдесят талеров. — Тут же откликнулся

один из господ.

— И я на шестьдесят, — сразу сказал другой.

— Готов вступить на сто тридцать…

— Вступлю на сорок…

Не прошло и минуты, как вексель был покрыт. Два процента, конечно, было немного, но то был вексель епископа. Желающих

вступить в компанию было предостаточно.

Седой господин забрал вексель, спрятал его в твердую папку, секретари уже писали списки компании, считали проценты и

выписывали акции участия, а господа подходили к столу, раскрывали кошели и вовсю звенели серебром.

Волкову быстро принесли раскладной стул, чтобы кавалер не стоял, но посидеть толком он не успел. Вскоре брат Семион уже

пересчитывал серебро и кидал его в большие и крепкие холщевые

мешки, которые тут же ставились у ног кавалера. Вышло три мешка.

Дело закончено.

— Господин фон Эшбахт. — Звал Волкова к столу седой господин. —

Серебро отсчитано, извольте поставить подпись в получении.

— Тут все? — Спросил Волов у монаха.

— Все до монеты, — заварил его брат Семион. — Я все пересчитал.

Кавалер поставил на бумаге свою подпись. Сыч и сержанты Хилли и

Вилли не без труда поднимали с пола тяжелые мешки. Вместе с

теми, что получили вчера у епископа, получилось две тысячи

двести талеров, и деньги эти весили совсем немало.

После этого они сразу отправились к магистру архитектуры, господину Драбенфурсту, чтобы оговорить с ним величину, форму

и стоимость церкви.