Расстрельный список

– Собирать клубнику не будем. Все и выкосим, чтобы нас за нее не убивали!

С трудом толпу угомонили, чудом никого не убили. А вот в других местах лилась кровь.

Правда, пик этих выступлений пришелся на прошлый год, самый болезненный для коллективизации. В некоторых районах народ распускал колхозы, разгонял сельсоветы, избирая вместо них старост. Погибло свыше полутора тысяч активистов и партийцев, а также представителей советской власти. Их просто разрывали на части, вешали, расстреливали, топили в реках.

Ну а еще крестьяне массово прятали зерно, часть из которого просто сгнивала, по принципу «так не доставайся же ты никому». Кулаки и подкулачники поджигали колхозные амбары, резали скот. Но наша государственная машина худо-бедно перемалывала очаги недовольства, инициаторов отправляли в заключение, народ убеждали, агитировали. И так до следующего раза.

А вообще на подобные выступления я насмотрелся вдоволь. И в Великороссии крестьянство легко заводилось, когда сильно донимали, но с малороссами, конечно, не сравнить. Эти гораздо активнее, крикливее, непримиримее и дурнее. Истинный хохол вечно всем недоволен, и ему всегда все должны. При этом он не только живет в уютном мирке своих искаженных убеждений, но умудряется затянуть в него других людей. Ему начинают верить. И вот тебе волынка уже образовалась.

Между тем наша операция продолжалась с различной степенью успешности. Пока я добился того, что Батько признал мое старшинство, удовлетворившись привычной ролью правой руки большого начальника, которая его вполне устраивала, выше забраться он даже не мечтал. И постепенно начал передавать под мой контроль свою подпольную сеть, которая худо-бедно была сколочена силами и энергией белогвардейского контрразведчика Сердюка, застреленного под Сестробабово. Эту сеть Коновод в свое время додумался не передавать своим закордонным рабовладельцам, справедливо полагая, что тогда его собственная ценность устремится вниз, может даже к нулю, то есть к ликвидации. А ему хотелось самому стоять за штурвалом своей утлой бригантины.

По причине обостренной хитрости и вечной недоверчивости Батько сразу меня со всеми людьми не познакомил. Продолжал присматриваться. Однако периодически вытаскивал на встречи. Притом каждый раз со все более ценными кадрами. Их было столько, что порой мне казалось, будто вокруг вообще одни предатели, шпионы и скрытые националисты.

Каждый раз сердце при таких встречах екало – тревожно и болезненно. Проблема в том, что любое внедрение сильно опасно для жизни и здоровья. И особенно такое, как мое, – с легальной должности, когда спокойно ходишь в форме в постпредство, пишешь протоколы, забиваешь антисоветским элементом казематы, а на следующий день ты уже лидер антисоветского подполья. Сочетание этих видов деятельности чревато тем, что однажды можешь услышать: «Тю, а я этого парня знаю. Он в допросном кабинете мне по загривку рукояткой револьвера стучал и признания выбивал в антисоветской деятельности! Рви его, братцы, на мелкие клочки!» Вот и холодело у меня в груди при вовсе не романтическом свидании с каждым новым человеком. Хотя постепенно привыкал и к этому.

При встречах присутствовал обычно еще и Петлюровец. Он был мастером общения с подобным контингентом. Пел такие красивые песни о свободе Украины и смерти кацапам, что заслушаешься. Даже меня пробирало от его вдохновенных речей. А наши новые партнеры впадали в экстаз или осоловение, как от сытой и обильной пищи.

Эти встречи подогревали во мне спортивный интерес. Обычно чекисту нужно крутиться волчком, бегать как заведенному, побиться больно о стенку, чтобы выявить хотя бы одного настоящего врага советской власти. А тут они сами шли косяком, как рыба в сети в удачный лов. Только успевай фиксировать их и прятать информацию в архивы до лучших времен, которые скоро, убежден, настанут.

Постепенно все становится привычным. А где привычка, там и опасная расслабленность. В очередной раз я убедился в этом законе природы на своей шкуре.

Батько обещал в тот раз свести нас с «хорошей такой шишкой, полезной. Кладезь сведений о железной дороге. Не идейный, правда, а продажный. Но от этого еще полезнее».

Рандеву должно было состояться в Заславске, среди мясомолочных складов около товарной станции. Там раньше хранили всякие продукты купцы, потом нэпманы. Теперь прописалась контора с труднопроизносимым названием, что-то вроде «Комснабсбытэкспедиция». Наши чиновники поднаторели в том, чтобы давать труднопроизносимые сложные названия простым вещам. Соревнуются они, что ли, в дури своей?

В конторку при таком складе мы и должны были заявиться втроем – я, Петлюровец и Батько. На предложение сначала осмотреться на местности Батько небрежно махнул рукой:

– Да чего суетиться? Мужик проверенный.