Расстановки и жизнь. Ч.2. Хеллингер и жизнь

Вкрадчивостью и осторожностью своего дружка Леший совершенно не обладал. Презрительного отношения к женщинам он «честно-откровенно» не скрывал, и доводил его, иногда, «честно-откровенно», вплоть до «мануальной терапии». Однако, со своими начальниками Леший обращался более терпимо, чем с женщинами, и ни одного из них, насколько я знаю, не уволил (хотя, может быть,– и хотел, да не смог, потому что руки у него были, все-таки, не такие «длинные», как у его дружка).

Одной из характерных черт Лешего было предъявление к окружающим,– особенно, к женщинам,– высоких «нравственных критериев», и требование от женщин того, чтобы они его критериям соответствовали. И не дай Бог женщине было до его «высоких критериев» не дотянуть!

Однажды он явился устраиваться ко мне на работу, в полной уверенности, что я его приму, а я, «почему-то», не приняла. Так что тут началось! Началось с самого простого: со швыряния в меня трудовой книжкой и с обращения ко мне «на ты». Продолжилось же тем, что впоследствии, оказываясь неподалеку от меня, он демонстрировал мне свое презрение каким-нибудь «подобающим» моменту образом: или меня обзывал, или пихал, или захлопывал передо мною дверь, или делал что-нибудь столь же «жентльменское». Чтобы досадить мне еще сильнее, он повадился ходить в наш отдел, и проводить «дружеские» беседы с двумя избранными им (по высоким духовным критериям) собеседниками: с одной женщиной, и со вторым ромуальдычем. Начиная с ними беседу, он всегда поворачивался ко мне спиной, и выражал мне своей спиной максимальное презрение. «Друзьям» своим он рассказывал многочисленные истории из своей, по-видимому, весьма поучительной жизни, а меня он своих рассказов демонстративно лишал (полагая, что я кусаю себе из-за этого локти). Немалое количество «занимательных» историй, как мне, впоследствии, его «подруга» рассказала, были посвящены его жене.

Была ли у Лешего жена на самом деле,– не знал никто, но, если она, действительно, у него была, то- была она какой-то странной, потому что она никогда не стирала мужнину одежду, и не заставляла мужа ни мыться, ни стричь бороду. А ведь ей приходилось находиться рядом с мужниными запахами намного дольше, чем работникам нашей организации! Как могла жена терпеть все это у себя дома- было совсем уже странно.

Но самым странным было то, как соглашался все это терпеть тот «духовный брат», который, в отличие от мифической жены, был вполне реальным персонажем, к тому же,– моющимся, чистящимся, бреющимся, окруженным шлейфом благородных запахов ладана и елея, и испытывающим к таким запахам сильную приверженность,– привыкши вдыхать их в «богоугодных» заведениях ежедневно. А если учесть еще и то, что посетители «богоугодных заведений» тоже бывали, по большей части, мытыми людьми, и тоже источали вокруг себя пристойные запахи, то понять, почему он допускал в такой «избранный круг» столь немытого «брата», было и вовсе невозможно! – Видимо, он делал исключение для него ввиду его высоких «нравственных» качеств!

Уф-ф-ф, ну и устала же я, описывая вам местных ромуальдычей! Зато теперь мы уже отделались от них окончательно, и можем перейти от местных ромуальдычей к общероссийским,– таким, которых знают не только в нашем городе, но и во всей стране.– К таким, которых можно нередко встретить в передачах центрального телевидения.

Однажды в одной телепередаче я увидела неких молодых людей, которые рассказали о себе следующее:

Они были приверженцами экологичного и «народно-традиционного» образа жизни. Решив пожениться, они свою свадьбу в таком стиле и организовали. Они отказались ото всех тех атрибутов, которые вставляет в свои свадьбы большинство брачующихся: от лимузинов с лентами, порхающих голубков, увитых цветами арок, и тому подобного, а воспользовались простыми и экономичными средствами (чем, сразу же, вызвали во мне симпатию, и желание присмотреться к ним поближе). Но простота их свадьбы начала казаться мне чрезмерной с того момента, когда в руках у невесты, вместо букета цветов, я заметила пучок укропа.– Пучок ромашек я смогла бы понять вполне, но пучок укропа показался мне чересчур прозаичным, и каким-то неуместным. Наряды жениха и невесты тоже оказались чересчур прозаичными. Они, правда, находились в одном «стиле» с «букетом», но не содержали ни вышивок, ни бусинок, ни кружев,– ничего такого, что должно было бы народному стилю соответствовать, «поелику» он был провозглашен. Когда же дело дошло до свадебного пира, то «пир» оказался ну совсем уж прозаичным, хотя, несомненно,– и экологичным, и практичным. Кстати, «букет невесты» участвовал на нем в виде закуски.

Хотя такое использование «букета» понравилось мне намного больше идиотского швыряния букетом в людей, но у меня, невольно, прилепились к этому «букету» размышления о том, что способы применения укропа можно расширить и еще больше, и начать использовать «букет» в семейных разборках и передрягах, которые, после праздника, с наступлением будней, возникнут непременно…можно смягчить укропом плюхи, и сделать их менее болезненными… и все такое.…