В сентябре 1787 года началась русско-турецкая война, основные силы русской армии были переброшены на юг. Флот также готовился покинуть Кронштадт для действий в Средиземном море. Швеция могла ударить по ослабленному противнику. Мозг короля превратился в своеобразный фильтр, который пропускал лишь те сведения, которые подтверждали его уверенность в успехе. Посол Швеции в Турции, описывая путешествие Екатерины в Херсон и Крым, укрепил убеждение Густава в том, что его противником будет колосс на глиняных ногах. «Потемкинские деревни», созданные вдоль пути проезда Екатерины, — фальшивые обрабатываемые поля, деревни, сады — были, якобы, по всей стране. Оставалось лишь слегка толкнуть этот карточный домик под названием Россия. Густав ожидал восстания немецких дворян в Лифляндии, он даже был уверен, что космополитичное население Петербурга встретит его как героя, а шотландский адмирал Самуил Грейг, состоявший на русской службе, откажется оборонять российскую столицу.
Блицкриг против России во многом повторял план нападения на Данию. Шведский флот должен был завоевать господство на море и, войдя в Финский залив, высадить десант в районе Ораниенбаума под Петербургом. Армии в Финляндии при поддержке шхерного флота следовало продвинуться по прибрежной дороге через Фредриксхамн и Выборг на Петербург. Русская столица, охваченная с двух сторон железными шведскими клещами, должна была расколоться как спелый орех. Из захваченного Петербурга Густав мог диктовать условия мира униженной Екатерине: возвращение границы на линию по реке Сестре на Карельском перешейке и прекращение войны с Турцией. Последний пункт был лишь весьма отдаленно связан со шведскими интересами, но Густаву хотелось стать политическим деятелем мирового масштаба. Своему другу Армфельду он писал: «…именно я спасу Оттоманскую империю от гибели… обо мне узнают и в Азии, и в Африке».
Даже само место проведения первых военных совещаний с доверенными приближенными говорило о том, что короля заботили судьбы не только Швеции, но и далекой Турции. Тайные советы проводились в турецком павильоне, только что возведенном в резиденции короля Хага. Там, на окраине Стокгольма, вдали от главного королевского дворца, можно было готовить войну, не привлекая излишнего внимания.
Лишь через полтора месяца после начала этих любительских совещаний король решил посоветоваться с руководителями двух флотов — корабельного и армейского (шхерного), которым предстояло сыграть главную роль в войне. Увы, ни один из них не разделял оптимизма Густава. Командующий флотом обер-адмирал Карл Аугуст Эренсвэрд ссылался на то, что для приведения флота в боевую готовность потребуется еще минимум шесть лет, на кораблях не хватает опытных младших командиров, а экипажи плохо обучены. Полковник Микаэль Анкарсвэрд, возглавлявший армейский флот, приводил прежде всего политические аргументы, считая, что война с Россией расколет нацию.
Полковник подразумевал, что наступательная война противозаконна, и Густава могут заподозрить в стремлении узурпировать власть.
Но «театральный» король был уже настолько захвачен постановкой самого грандиозного спектакля в своей жизни, что просто не воспринимал критических замечаний. Подготовка к войне продолжалась, а нападение России всегда можно было спровоцировать.
Вскоре о предстоящей войне узнал весь дипломатический корпус в Стокгольме. Однако никто не мог поверить в то, что Швеция решится на эту авантюру в одиночку. Кто стоит за спиной Густава? Турция? Англия? Франция? Какая страна обязалась финансировать войну Густава? Зарубежные послы безуспешно бились над решением этой загадки. Все знали, что Швеция бедна и не в состоянии вести масштабные боевые действия без зарубежной помощи, оставалось лишь выяснить, кто этот могучий союзник. Но правда состояла в том, что Густаву не удалось получить субсидии ни у одной страны. Даже воевавшая Турция отказала в финансировании, потребовав формального объявления войны России. Термин «диверсия», как пояснили шведскому послу в Стамбуле, султану непонятен.