Рассказы. Том 3. Левша Фип

тобой. Если подумать, Зигмунд тоже не выглядел бы так хорошо в

таверне. Я пойду один. 

Но эта идея, кажется, не проходит.

- Ах ты, мофенник! - бормочет Зигмунд слабым детским голоском. – Мы пойдем фсе или нихто! 

Я пожимаю плечами и виляю хвостом. 

- Хорошо, но помните - мы должны притвориться, что все еще в маскарадных костюмах, понимаете? В очень реалистичных костюмах. Это касается всех вас. А Зигмунд должен быть настоящим ребенком. Понял? 

Все кивают, и мы заходим в таверну.

Там довольно шумная толпа, и требуется минута, чтобы заметить Джозефину, стоящую у бара. Толпе требуется минута, чтобы заметить нас, и к этому времени мы уже оказываемся в конце бара, где темно.

- Видишь этого герра Тоника? - шепчу я Джозефине.

- Нет. Бармен говорит, что он был здесь минут десять назад, но сейчас его нет. Давай уйдем отсюда - ты выглядишь ужасно.

- Залезай в кабинку, - шепчу я Маккарти и Болтуну Горилле. - Я передам вам напитки. Джозефина, держи Зигмунда и помни, что он твой ребенок. Я постою с тобой у стойки. Выше пояса я выгляжу нормально, а бармен ничего не видит за стойкой. 

Именно так мы и действуем. Подходит бармен.

- Что будете заказывать? – спрашивает он.

- «Том Коллинз», - говорит Джозефина.

- Сделай мне виски, - говорю я ему. - Три виски.

- Три?

- Конечно. Один для того, чтобы выпить, другой для того, чтобы выпить, а третий для того, чтобы избавиться от привкуса во рту.

Он пожимает плечами и наливает. Я передаю в кабинку два виски для наших парней, когда он не смотрит, потом пью третью порцию.

- Ого! - комментирует бармен, оглядывая мои пустые стаканы.

- Не жабудьте про детей! - лепечет Зигмунд из рук Жозефины.

- Ну конечно, - улыбается Джозефина. - Малыш хочет свою бутылочку, не так ли?

- У нас нет молока, леди, - говорит бармен.

- Молоко, чегт вошми! - кричит маленький Зигмунд. - Дайте мне глоток Дшина!

Бармен таращит глаза. Зигмунд не обращает на него внимания, достает свою старую сигару, закуривает и затягивается. 

- Что это за ребенок, леди? – спрашивает бармен.

- Бутылочный ребенок, - объясняю я.

- Ты его отец?

- Конечно.

- Но он не похож на тебя.

- Надеюсь, что нет, - хихикает Джозефина.

Бармен слишком любопытен. Он перегибается через стойку, смотрит на меня и видит мои копыта и хвост.

- Елки-палки! – кричит он.

И как раз в этот момент какая-то пара случайно натыкается на кабинку, где прячутся Болтун Горилла и Маккарти.

- У меня в будке обезьяна! - кричит девушка.

- Забудь о своем парне, - отвечаю я, но слишком поздно. Ее спутник теперь замечает Маккарти. 

- У меня на сиденье пьет лошадь! – кричит он.

Все посетители смотрят на нас. Я прыгаю вокруг, размахивая хвостом, потому что замечаю вышибал, надвигающихся на нас из задней части бара.

- Убирайтесь вон, уроды! - кричит бармен. - Я не знаю, кто вы и что вы, но не хочу, чтобы в моем заведении сидела банда уродов!

- А кто еще завалится в эту дыру? – спрашиваю я.

И это служит сигналом к бунту.

Очень трудно запомнить детали. Я помню, как Болтун Горилла качался на своих длинных руках на люстре и издавал такие же звуки, как Кинг-Конг после плохой ночи. Я помню, как Маккарти откусил лошадиными зубами парик бармена. У меня сложилось впечатление, что Зигмунд бегает по стойке бара и бьет людей по голове пепельницами. Я и сам был занят тем, что лягал задними ногами чьи-то лица.

Но самый большой сюрприз всем преподносит Жозефина. Она начинает швырять бутылки и стаканы в барменов, и ее выстрелы всегда точны. Понятное дело, потому что теперь она такой же хороший стрелок, как Энни Оукли. Наконец мы с триумфом выбираемся на улицу.

И бежим наутек, потому что кто-то звонит в полицию, и мы натыкаемся на патрульную машину. Через двадцать минут мы все выстраиваемся в очередь у ночного суда перед магистратом Донглепутцером. Этот тип мой старый знакомый, с которым как-то давным-давно пришлось иметь дело. Он очень мрачная личность с умом как календарь - на самом деле все, что он может говорить, это «тридцать дней» или «шесть месяцев» или «пять лет каторжных работ». 

И с той минуты, как он смотрит на нас, я могу сказать, что он готов дать нам по полной. Сержант, который регистрирует нас, подходит и читает обвинения.

- Нападение и порча имущества. Хулиганство. Привлечение несовершеннолетних к соучастию. Непристойное обнажение. Ваша честь, это все работа этих людей.

Судья Донглепутцер выглядывает из-за высокого стола. Он снова всматривается, снимает очки, протирает их и надевает. Затем он снимает очки и выбрасывает их.

- Люди, - шепчет он. - Какие люди?

- Эти люди здесь, ваша честь.

- Я не вижу никаких людей, - огрызается Донглепутцер. - Да, я вижу молодую леди. Она одета в ковбойские брюки, но я думаю, что она молодая леди. Во всяком случае, я на это надеюсь. И другие…

Донглепутцер вздыхает.

- Остальных, - говорит он, - я не могу классифицировать. Есть ребенок, да. Ребенок с сигарой. И горилла. А две другие, кажется, части лошади, разрезанные пополам. За исключением того, что у одного из них человеческое тело и человеческое лицо. Хотя и не очень человеческое лицо. 

Он говорит обо мне, и я возмущен.