Рассказы старого лешего

В издательстве Сытина вышла «Книга Чтеца» Ольги Эрастовны Озаровской. Эту книгу оформлял я и познакомился и подружился с Озаровской, непревзойденной сказительницей русских северных сказок.

Как-то я был приглашен Озаровской на чашку чаю. Там я застал Никифорова, старого толстовца, лохматого, с большой бородой, в широкой блузе, хмурого от головы до пят, начиненного толстовскими идеями, и молодую девушку-армянку Мариэтту Шагинян. Мариэтта училась у Озаровской искусству художественного чтения. Желая чем-нибудь развлечь мрачного старика, Ольга Эрастовна просит Мариэтту прочесть «Леду» Мережковского. Мариэтта со всем пылом южанки и по всем правилам художественного чтения читает эту поэму темпераментно и хорошо. Мрачный толстовец угрюмо сидит, ничем не выражая своих чувств. Ольга Эрастовна наконец вкрадчиво спрашивает его: «Ну как?» Толстовец молчит. «Похабщина», — изрекает он наконец. Все немного смущены. В этой поэме, конечно, не хватало толстовских идей.

Мне было 25 лет. Издательство Сытина попросило меня сделать несколько рисунков в красках для книги Телешева, а для какой книги, я не помню. Рисунки сделаны, хорошо бы их наклеить на картон. Под рукой был только столярный клей. Не смущаясь, я им и наклеил. Лакей приводит меня в кабинет Телешева. Богатая обстановка, кожаные диваны, темные тисненые обои, на полу ковер, на стенах картины, большие книжные шкафы, на шкафах бюсты писателей. Навстречу мне встает пожилой, интеллигентный человек и с приятной улыбкой здоровается со мной. Я развертываю свои рисунки. И, о ужас, я готов был провалиться: от них несло ужасной вонью столярного клея. Телешев, конечно, заметил мое смущение и, желая ободрить меня, стал угощать меня каким-то особенным ароматным дорогим табаком. Я курил этот ароматный табак, что-то в смущении бормотал на его похвалы и уж больше ни разу в жизни не наклеивал рисунки столярным клеем.

Как-то я шел с товарищем — художником Гильбертом — по берегу Виванского пруда недалеко от Троице-Сергиевой лавры. Навстречу нам брел старичок монах с книжкой в руке, а за ним шел молодой послушник с веточкой ивы. Это было так похоже на картину Нестерова «Под Благовест», что мы были поражены. Вежливо поздоровавшись с монахами, мы сказали старичку, что нас поразило сходство картины Нестерова, в которой так же изображены два идущих монаха, и приблизительно в таком же пейзаже. Старичок засмеялся.

— Да это же он с меня писал, большой, хороший художник Михаил Васильевич Нестеров.

Узнав, что мы тоже художники, старый монах пригласил нас в келью попить чайку. Там он много рассказывал нам о художнике Нестерове.

БАЛЕТ

Танец — это целая область искусства, и очень большая область.

С древнейших времен люди танцем выражали свое настроение: танцы были любовные, героические, военные. В наше время процветает балет. Классический балет. Какие чувства он выражает? Я не могу его понять, и для меня поза балерины с задранной к потолку ногой или вертящейся, как юла на «стальном носке», — пустое место. Я не вижу в этом красоты. Меня раздражают неестественные позы, бессмысленные движения.

В далекие времена я видел Дункан. Я шел смотреть ее с предубеждением и был сразу же покорен ею. Эта женщина нашла в танцах простоту и естественность. Ее позы изящны и красивы. На нее можно смотреть, наслаждаясь каждым ее движением. После ее выступлений смотреть классический балет для меня невозможно. Это убожество и ложь. Айседора — это вакханка, пляшущая под лаврами Итаки. Это роспись на греческих водах. Это свежий воздух. Пантеры везут отяжелевшего от вина Вакха, его чело увито гроздьями винограда, вокруг стройные фигуры вакханок пляшут священный танец. Тут все фигуры, все позы полны грации, полны красоты. Вакханки не задирали к небу ног, не вертелись на одной ноге, как волчок, — их движения были просты и полны порыва, полны чувства.

СОСЕДИ-ХУДОЖНИКИ

Со многими художниками подружился я в Песках. Некоторые еще живы, а большинство уже умерло.

Ближе всех я сошелся с Куприным. Александр Васильевич был художник чуткий, и колорит у него был теплый, приятный. В молодости он увлекался Сезанном, а потом это увлечение прошло, и в его картинах не было крайних загибов. Любил он Крым, и только там мог он писать с увлечением. Наша подмосковная природа не находила в нем отклика, и здесь он писал только натюрморты. Мастерская у него была неуютная, темная от растущих под окном кустов сирени и берез и к тому же с желтым отсветом от бревенчатых стен и потолка.

Такая же темная бревенчатая мастерская была и у Лентулова. Лентулов в Песках работал мало, и я его видел большей частью лежащим в саду на самодельной скамейке. С Аристархом Васильевичем я был в самых лучших, добрососедских отношениях. Иногда мы заходили друг к другу, пили чай, беседовали.

У Куприна детей не было. Его единственный сын утонул, а у Лентулова была дочь Марьяна. Марьяна Аристарховна в Песках вышла замуж за кинорежиссера Якова Львовича Миримова. У них родился сын Сашенька, который сначала стал архитектором, а теперь переключился на кино.