Рассказы старого лешего

Восемь пар волов тащат двухлемешный плуг. За плугом пахарь, а рядом с волами два погонщика. Тихо тащится плуг, не торопясь идут волы. Погонщики все время хлещут длинными кнутами — волы только изредка обмахиваются хвостами, но шагу не прибавляют, а там, на горизонте, такие же волы тащат такой же плуг, а над полем трепещет-заливается жаворонок и кругами плавает в лазури степной орел. Вон там, далеко-далеко, по всходам пшеницы идут две дрофы. Остановились, зорко смотрят на меня и неторопливо уходят. Ну и осторожная птица. Сколько раз мы с Анатолием пытались подойти к ним — нет, не подпустят!

Прошу конюха заседлать Черепанчика. Черепанчик — небольшая киргизская лошадка, когда-то ходившая под борзятником. Черепанчик не покойного нрава, злой, но очень резвый. Он имеет привычку прижимать к забору или к дереву ногу всадника, так сказать, стереть с себя седока. Еду на нем пострелять зайцев. В мелких зарослях дикой вишни — зайцев как в мешке, так и скачут во все стороны. Убил двух русаков и перекинул их через седло. Лошадь привязал к деревцу на краю оврага, а сам стал подкрадываться к маленькому озерку в надежде подсмотреть утку. Оглянулся и ахнул. Мой конь бьет задом и кружит вокруг дерева, зайцы мотаются и бьют его по бокам. Бегу к нему что есть мочи. Гляжу, свалился мой конь в овраг и повис на поводьях. Подбегаю — лежит, глаза вытаращил и на зайцев косится. Отвязываю повод. Вскочил на ноги. Даю ему понюхать русаков и стараюсь пристыдить его: «Трус ты несчастный, зайца испугался, а еще охотничья лошадь! За лисами, за волками скакал, а зайца испугался!» Стоит слушает — и как будто на морде конфуз. Так на уток и не пришлось поохотиться.

МЕЧТЫ

Над нами темный купол неба. На нем начинают зажигаться звезды. Вот одна зажглась, вот другая, третья.

— Смотри, Зося, как падают звезды. Зажжется и упадет.

— А вон там, далеко-далеко, что-то светится — это, верно, звездочка упала и догорает?

— Нет, это не звездочка, это горит костер из соломы — там гудит молотилка, там идет молотьба. День и ночь молотьба. А вон в стороне огоньки — это усадьба. Как она далеко! Там ждут нас наши друзья. Чуть видны два освещенных окна — это окна столовой. Там сейчас все сидят за столом, смотрят на часы, переглядываются. Вера Васильевна, язвительно улыбаясь, говорит: «Как это невежливо! И неприлично! Уже давно ночь, а они где-то пропадают!» Ну и будет нам нагоняй! Знаешь, Зося, нам все же пора идти домой. Смотри, уже все небо в звездах.

И правда, весь громадный купол усеян звездами. Они мигают холодным голубоватым светом, а в степи с ними перекликаются наши теплые, земные огоньки. Это все костры хлеборобов. Там лошадьми молотят горох, там — цепами пшеницу, там вокруг костра сидят пастухи и варят кулеш. Степь полна жизни.

— Зося, ты не озябла?

— Нет, нет, с тобой мне так тепло, так хорошо, мне никуда отсюда не хочется идти…

Мы сидим высоко над степью на омете соломы. Омет огромный, как дом. А кругом бескрайняя степь. Купол неба накрыл эту ширь. Сколько воздуха! Дыши полной грудью!

Зося сидит рядом, прижавшись ко мне, и смотрит на меня большими серыми глазами.

Она вся — любовь, вся — преданность. Она мечтает. Она счастлива.

— Милый, ведь мы поедем в Париж? Ты будешь учиться у самых больших художников — у Ренуара, у Мане. Мы будем жить на Монмартре. Да, будем? У меня есть деньги — три тысячи. Нам хватит. О как я буду счастлива!

Зося мечтает. Перед нею улицы Парижа, мастерская на Монмартре, парижские газеты со статьями о знаменитом русском художнике. Она видит мою растущую славу и себя рядом со мной, всегда рядом, всегда близко.

Мечтай, Зося! Пусть мечты не сбываются, пусть приходит разочарование. Пусть. Но мечты дают иллюзию счастья, мечты украшают жизнь. Скучна и сурова жизнь без мечты. Жестоки и грубы ее насмешки. Мечтай, Зося! Строй воздушные замки, украшай жизнь! А быть может, ты права и твое любящее сердце угадало верный путь. Путь к счастью. Но…

— Знаешь, Зося, пойдем не домой, а вон туда, далеко-далеко. К тому огоньку, где гудит молотилка, где работают люди, где жизнь, суровая жизнь.

И мы идем, долго идем из царства мечты к этой суровой жизни. Все ярче горит огонь, все слышней шум молотьбы, голоса людей. Перед нами горит громадный костер из соломы, все освещая колеблющимся светом, мелькают лошади, люди, мелькнут и потонут во мраке, и вот уже мелькают другие лошади, другие люди. Давай, давай! Молотилка не ждет!

Подавальщик ловко, расстелив сноп, сует его в оскаленную пасть машины. Стучат зубы, грызут колосья. Давай, давай! Бегом подают люди, рысью подвозят снопы.

Вся трясется от жадности молотилка и глотает, глотает снопы без числа, без счета. Давай, давай!

Мякина и пыль облаками летят от машины. Все лица, волосы, бороды в пыли, в мякине, мелькают грабли, вилы… мелькнет в воздухе сноп или охапка соломы. Скорей, скорей!