Рассказы сновидца

А мне капитан налил стаканчик тягучего золотистого вина из небольшого сосуда, который хранил среди священных вещей. Густым и сладким оно было, почти как мед, однако ж чувствовалась в нем и крепость — мощное, обжигающее пламя, имеющее власть над душами людей. Оно было приготовлено, сказал капитан, с величайшим тщанием по тайным рецептам, сохраняемым одной семьей, жившей в хижине в горах Хиан Мина. В семье той шесть человек. Некогда в этих горах, рассказал капитан, шел он по следу медведя и неожиданно натолкнулся на мужчину, который охотился за этим же зверем и оказался в ловушке в конце узкой тропки. Над жизнью его нависла страшная опасность: копье застряло в теле зверя, рана оказалась не смертельной, и не было у охотника другого оружия. А медведь надвигался на человека медленно, потому что рана ему мешала, и все же был уже близко. И капитан не рассказал, что он сделал, но каждый год, едва лишь устанавливается снежный покров, устилая путь на Хиан Мин, тот человек спускается на равнинный базар и оставляет для капитана в воротах прекрасного Белзунда сосуд бесценного вина, тайну которого хранит его семья.

И потягивая вино и слушая рассказ капитана, напомнил я себе о своих давних твердых и благородных планах, и душа во мне, казалось, окрепла и возобладала над всем течением Янна. Может быть, я заснул. А может быть, просто не могу вспомнить, что делал в то утро. Ближе к вечеру я очнулся и захотел осмотреть Педондарис до отплытия, намеченного на утро, но не добудился капитана и сошел на берег один. Ясно, что Педондарис — город могущественный; он был обнесен стеной большой прочности и высоты, с отверстиями для прохода войска, и бойницами по всей длине, и пятнадцатью мощными башнями через каждую милю, и медными дощечками внизу на уровне человеческого роста, повествующими на всех языках тех стран (каждая дощечка содержала надпись на каком-то одном из них) о том, как некогда некая армия напала на Педондарис и что сталось с той армией. Потом я вошел в Педондарис и увидел, что все люди там одеты в переливчатые шелка и танцуют, подыгрывая себе на тамбане. Ужасная гроза испугала их, пока я спал, и огни смерти, говорили они, плясали по всему Педондарису, а теперь гром отгремел и уходил восвояси — большой, черный и страшный, говорили они, по далеким холмам, и оборачивался, рыча на них и лязгая светящимися зубами, и топал по вершинам холмов, и те звенели, словно бронзовые. Часто они приостанавливали свои веселые танцы и молились неведомому Богу, говоря: «О неведомый Бог, благодарим Тебя за то, что отослал гром на его холмы». И я отправился дальше, и дошел до базарной площади, и там на мраморной мостовой лежал купец. Он крепко спал, тяжело дыша, повернув лицо и ладони к солнцу, и рабы обмахивали его, отгоняя мух. И с базарной площади пошел я в серебряный замок, а оттуда во дворец из оникса. Много было чудес в Педондарисе, и я бы остался и осмотрел все. Но, подойдя к наружной стене города, внезапно увидел я в ней огромные ворота из слоновой кости. Немного постояв в восхищении, подошел я ближе и понял страшную истину. Ворота были вырезаны из цельного куска!

Я выскочил из ворот и помчался вниз к кораблю, и даже во время бега мне казалось, будто с далеких холмов, оставшихся позади, доносится топот ужасного зверя, который уронил эту огромную кость и, быть может, по сей день ищет свой потерянный бивень. На корабле я почувствовал себя в безопасности. И ничего не рассказал матросам об увиденном.

И вот капитан стал просыпаться. Ночь занималась на востоке и севере, и только на шпилях башен Педондариса играл еще солнечный свет. Потом я пошел к капитану и тихо рассказал ему об увиденном. И он стал расспрашивать меня о воротах, тихо, чтобы матросы не слышали; и я рассказал ему, что такую огромную массу невозможно было принести издалека, а капитан знал, что год назад ворот здесь не было. Мы согласились, что не по силам человеку убить такого зверя, а значит, ворота — это упавший бивень, и упал он поблизости и недавно. Потому капитан решил, что лучше отплыть немедля; он отдал команду, и матросы пошли к парусам, а другие подняли якорь на палубу, и в тот самый миг, когда лучи солнца угасли на самом высоком мраморном шпиле, мы ушли из славного города Педондариса. Ночь спустилась, накрыла Педондарис и скрыла его от наших глаз, и больше нам не суждено было увидеть этот город; я слышал, что молниеносная и чудовищная сила внезапно уничтожила его за один день — и башни, и стены, и людей.

Ночь сгущалась над Янном, ночь, белая от света звезд. И с наступлением ночи зазвучала песнь рулевого. Помолившись, он начал петь, взбадривая себя в одинокой ночи. Но сначала он воззвал к богам и произнес молитву рулевого. И кое-что из той молитвы я запомнил и перевел на свой язык. Но я сумел передать лишь жалкое подобие ритма, так прекрасно звучавшего в те тропические ночи.