Рассказы сновидца

Так вышли мы на стрежень, где матросы опустили большие паруса. А я пошел поклониться капитану и расспросить о чудесах и явлениях людям святейших богов его земли, где бы она ни лежала. И капитан отвечал, что родом он из прекрасного Белзунда и поклоняется богам тишайшим и смиреннейшим, редко насылающим голод или гром и легко удовлетворяющимся малыми битвами. А я рассказал, что прибыл из Ирландии, что в Европе, а капитан и матросы смеялись, говоря: «Нет таких мест во всей Земле Грёз». Когда они перестали смеяться, я разъяснил, что фантазия моя любит витать в пустыне Куппар-Номбо, близ прекрасного голубого города Голтоты Проклятой. Этот город по всем границам охраняется волками и тенями волков и долгие-долгие годы остается безлюдным и пустынным из-за проклятия, которое однажды в гневе бросили боги, да так и не сумели отозвать. А иногда грёзы уносят меня в далекий Пунгар Вис, красностенный город с бьющими фонтанами, который ведет торговлю с Островами и Тулом. Когда я закончил речь, они одобрили обитель моей мечты и сказали, что городов таких никогда не видели, но вообразить их вполне способны. Остаток вечера я торговался с капитаном о сумме, какую заплачу за путешествие, ежели Бог и речная волна благополучно доставят нас к утесам у моря, которые называются Бар-Вул-Янн, Врата Янна.

И вот село солнце, и все краски мира и небес слились с ним в общем празднестве, и одна за другой ускользнули перед неминуемым наступлением ночи. Попугаи улетели домой в джунгли, тянувшиеся по обоим берегам, ряды обезьян, нашедшие безопасный приют на высоких ветвях деревьев, притихли и заснули, жуки-светляки в лесных глубинах засновали вверх и вниз и огромные звезды вышли, мерцая, взглянуть на воды Янна. Тогда матросы зажгли фонари, развесили по всему кораблю, и свет засверкал на поверхности стремительной ослепленной реки, и утки, кормившиеся по болотистым берегам, вдруг поднялись ввысь, описали большие круги высоко в воздухе и, взглянув на далекие плесы Янна и белый туман, мягко укрывший джунгли, сели обратно на свои болота.

Матросы на палубах по очереди опускались на колени и молились. Пять-шесть матросов стояли на коленях бок о бок — вместе молились только люди разной веры, и ни к одному богу не было обращено сразу две молитвы. Как только какой-нибудь матрос завершал молитву, на его место заступал единоверец. Так стояли они на коленях, склонив головы под трепещущим парусом, а среднее течение реки Янн уносило их вперед к морю, а молитвы их поднимались вверх и возносились к звездам. А за спинами молящихся на корме корабля рулевой громко повторял молитву рулевого, одну для всех его собратьев любой веры. А капитан молился своим тишайшим богам, богам, благословляющим Белзунд.

Я чувствовал, что и мне следовало бы помолиться. Но не хотел я молиться Богу-ревнителю там, где смиренно взывали к бренным ласковым богам, каких любят язычники; потому напомнил я себе о преисподней Нуганота, которого давным-давно оставили люди джунглей, забытого и одинокого; ему я и помолился.

Внезапно на нас опустилась ночь, как опускается она и на всех возносящих вечернюю молитву, и на всех пренебрегающих вечерней молитвой; и все же молитвы успокаивали наши души, когда вспоминали мы о грядущей Великой Ночи.

Так Янн величественно тек вперед, ибо воды его ликовали, принимая талый снег, который приносил ему Полтиад с Холмов Хапа; и потоки переполняли Марн и Мигрис; и доставил он нас в помнящие былое могущество Киф и Пир, и увидели мы огни Гуланзы.

Скоро все заснули, и не спал лишь рулевой, удерживая корабль в среднем течении Янна.

С восходом солнца затих рулевой, который песней подбадривал себя в одинокой ночи. Все сразу же проснулись, и другой моряк встал к рулю, и рулевой заснул.

Мы знали, что скоро подойдем к Мандаруну. Мы поели, и Мандарун появился. Капитан отдал команду, и матросы снова поставили большие паруса, и корабль повернул и вошел в гавань под красными стенами Мандаруна.

Потом матросы сошли на берег и стали собирать фрукты, а я в одиночестве направился к вратам Мандаруна. Снаружи ютилось несколько хижин, где жили стражи. Страж с длинной седой бородой стоял в воротах, вооруженный ржавой пикой. Он был в больших очках, запорошенных пылью. За воротами виднелся город. Мертвый покой был разлит в нем повсюду. Дороги казались нехожеными, пороги домов поросли густым мхом; на рыночной площади, прилепившись друг к другу, лежали спящие. Запах ладана — ладана и мака-опия — доносился из-за ворот, и слышалось там отдаленное эхо колокольного звона. Я обратился к часовому на языке жителей берегов Янна:

— Почему все спят в этом тихом городе?

Он отвечал:

— Нельзя задавать вопросы в воротах города, дабы не разбудить горожан. Ведь когда городской люд пробудится, боги умрут. А когда боги умрут, люди не смогут спать.

И я стал спрашивать его, каким богам поклоняется город, но он поднял пику, потому что здесь нельзя спрашивать. Тогда я покинул его и отправился обратно на «Речную птицу».

Белые шпили выглядывали из-за красных стен, крыши зеленели медью; слов нет — Мандарун был прекрасен.