И стал его молча надевать. Пока он натягивал на себя пальто, неторопливо застегивал пуговицы, застегивал один клапан кармана и расстегивал другой, он не сводил строгого взгляда с онемевших Питерса и Сантьяго. А они не могли понять, как они только посмели торговаться за это коричневое пальто на аукционе, как посмели его купить, да что там — даже прикоснуться к нему, и так они и сидели — безмолвно, даже не пытаясь сказать что-то в свое оправдание. Все так же молча старик проковылял через всю комнату, настежь открыл обе створки окна, выходящего на Сад Тюильри, и бросив через плечо насмешливый взгляд, взлетел в воздух под углом в сорок градусов.
Питерс и Сантьяго увидели, как он взял чуть левее от окна; пересек по диагонали улицу Риволи и уголок Сада Тюильри, они отчетливо увидели его над Лувром и не спускали с него глаз, пока он медленно плыл ввысь, все более и более уверенно, и его фигура в старом коричневом пальто становилась все меньше и меньше.
Ни один из них не сказал ни слова, пока он не превратился в точку высоко над Парижем, удаляющуюся на юго-восток.
— Провалиться мне на этом месте! — сказал Питерс.
А Сантьяго печально покачал головой.
— Хорошее было пальтишко, — сказал он. — Я так и знал, что хорошее.
ХРАНИЛИЩЕ ДРЕВНИХ ЛЕГЕНД
В Хранилище древних легенд в Китае можно отыскать историю о том, как один человек из дома Тланга, мастерски владевший резцом, отправился к зеленым нефритовым горам и высек из камня зеленого нефритового бога. Произошло же это на семьдесят восьмом году эпохи Дракона.
На протяжении почти сотни лет люди не верили в зеленого нефритового бога; потом они поклонялись ему целое тысячелетие, но затем снова усомнились в его могуществе, и тогда зеленый нефритовый бог совершил чудо и уничтожил зеленые нефритовые горы, погрузив их как-то на закате так глубоко в землю, что на месте гор оказалось озеро, где в изобилии росли лотосы.
И по берегу этого озера в светлый вечерний час, когда вода начинает таинственно серебриться, гнала домой коров китайская девушка Ли Ла Тин; она шла за стадом и напевала песню о реке Ло Лан Хо. И пела она, что из всех рек Ло Лан Хо, бесспорно, самая большая, и что берет она свое начало в горах таких древних, что о них не слыхали мудрейшие из мудрейших; и еще пела она, что волны Ло Лан Хо мчатся быстрее зайца, что она глубже моря, что она — госпожа всех прочих рек, и что ее воды благоуханнее роз и синее того сапфирового ожерелья, что украшает грудь самого принца. А потом Ли Ла Тин молилась Ло Лан Хо, соперничающей своей красотой с рассветным небом, чтобы та подарила ей возлюбленного, который приплыл бы из глубины страны в легкой бамбуковой лодке, и чтобы он был одет в кимоно из желтого шелка и подпоясан поясом с бирюзой, и чтобы он был молодым, веселым и беззаботным, с лицом желтым как золото, с рубином на шляпе, и с мерцающим в сумерках фонарем в руках.
Шагая за стадом по краю заросшего лотосами озера, Ли Ла Тин каждый вечер молилась Ло Лан Хо, и в конце концов зеленый нефритовый бог, скрывавшийся под плавучим ковром из цветов, приревновал юную деву к возлюбленному, о котором та просила реку. И тогда по обыкновению всех богов он проклял реку Ло Лан Хо, превратив ее в узкий, зловонный ручей.
Все это случилось тысячу лет назад; теперь путешественники если и упоминают о Ло Лан Хо, то только вскользь, мимоходом; история великой реки давно забыта, судьба же девы и вовсе осталась неизвестной, хотя многие мужчины уверены, будто она стала нефритовой богиней и сидит теперь, с улыбкой созерцая лотос, на вырезанном из камня цветке где-то на дне озера — на вершинах затонувших гор рядом с зеленым нефритовым богом. Одни только женщины знают, что светлыми летними вечерами дух Ли Ла Тин по-прежнему бродит по берегу озера и поет песню о Ло Лан Хо.
УДИВИТЕЛЬНЫЙ ГОРОД
Над гребнем одной из вершин показалась луна. Вечер укрыл великолепный город. Строители задумывали его симметричным, правильным, и их планы были аккуратны и точны. На пространстве двух измерений — ширины и длины — улицы города встречались и пересекали друг друга под равными углами и через одинаковые промежутки, как того требует скучная человеческая наука, но город посмеялся над ней, и, вырвавшись на свободу, взмыл в третье намерение — ввысь — чтобы там породниться с вещами беспечными и неправильными, которые не признают человека своим господином.
Но даже там, на этих невероятных высотах, человек все цеплялся за свою излюбленную симметрию, все считал эти поднебесные утесы домами, и при свете дня тысячи окон стояли друг против друга правильными рядами — такие одинаковые и скучные, что никто и не подумал бы, что и в них может быть сокрыта тайна.