Рассказы сновидца

Седок в кэбе был одет так же, как пассажир первого экипажа, и хотя он промок сильнее, ибо мокрый снег не прекращался всю ночь, фрак всегда остается фраком. И конечно, на кучере второго кэба тоже были промасленная шляпа и непромокаемая накидка. Когда кэб проехал, тьма вновь заклубилась там, где только что горели его фонари, и снежное месиво занесло оставленные им колеи, и от экипажа не осталось никакого следа, а пастух лишь мимолетно подумал о том, что вот-де он только что видел в этом районе Китая очень красивый экипаж. Впрочем, пастух размышлял об этом совсем недолго, ибо почти сразу вновь погрузился в мир старинных легенд и задумался о вещах более спокойных и понятных.

И ветер, темнота и снег в последний раз попытались пробрать пастуха до костей, и в конце концов он стал стучать зубами от холода, но продолжал думать только о прекрасной легенде о цветах — а потом вдруг наступило утро. И когда из мрака проступили темные силуэты овец, пастух, который теперь ясно их видел, привычно их пересчитал и убедился, что ни один волк не побывал в стаде ночью.

А в бледном свете раннего утра появился третий экипаж; его фонари еще горели, что днем было довольно нелепо. Два ярких световых пятна вдруг возникли на востоке — там, откуда продолжали лететь хлопья мокрого снега; они двигались на запад, и пассажир третьего кэба тоже был одет во фрак.

И маньчжур невозмутимо, без любопытства и уж конечно без изумления или трепета, — но со спокойствием человека, готового лицезреть все, что намерена показать ему жизнь, — простоял на одном месте еще несколько часов, чтобы увидеть, не появится ли на равнине новый экипаж. Снег и восточный ветер не успокаивались, и по прошествии еще часов четырех кэб, наконец, показался. Кучер погонял лошадь изо всех сил, словно хотел с наибольшей пользой использовать светлое время суток; его клеенчатый плащ яростно развевался на ветру, а седока во фраке на неровной дороге немилосердно швыряло вверх и вниз.

Это была, разумеется, знаменитая гонка по многомильному маршруту от Питтсбурга до Пиккадилли — та самая гонка, которая стартовала однажды после ужина от дома мистера Флэгдропа и которую выиграл некий мистер Кегг, кучер достопочтенного Альфреда Фортескью, чей отец, следует здесь упомянуть, Хагер Дармштейн, тот самый, что благодаря жалованной грамоте сделался сначала сэром Эдгаром Фортескью, а затем лордом Сент-Джорджем.

Пастух-маньчжур простоял в степи до вечера, но, убедившись, что экипажей больше не будет, отправился со стадом домой, ибо проголодался.

После долгого пребывания на холодном ветру, под снегопадом, ожидавший его горячий рис казался особенно вкусным. Насытившись, маньчжур в мыслях своих вновь возвратился к полученному сегодня опыту, в подробностях вспоминая увиденные экипажи. От них его мысли спокойно и без напряжения скользнули назад к древней истории Китая — к тем предосудительным временам, которые предшествовали наступлению мира, и даже далеко за них, к тем счастливым дням, когда боги и драконы еще обитали на земле, а Китай был молод; когда же маньчжур раскурил свою трубочку с опием, он без труда направил мысли в будущее и заглянул в те времена, когда драконы снова вернутся.

Еще долго его разум пребывал в дремотном спокойствии, которое не тревожила ни одна мысль, и проснувшись, пастух легко вышел из оцепенения, чувствуя себя освеженным, очищенным и довольным, как человек, который только что принял горячую ванну; и конечно, он совершенно выбросил из своих размышлений увиденное на равнине, ибо это были скверные вещи, родственные то ли снам, то ли пустым иллюзиям, — вещи, вызванные к жизни враждебной истинному спокойствию суетой. Потом он мысленно обратился к образу Бога, Единственного и Несказанного, который сидит, созерцая лотос, и самая поза его символизирует покой и отрицает любую деятельность, и этого Бога пастух возблагодарил за то, что Он избавил Китай от дурных обычаев, отправив их на Запад — просто выбросив их вон, как хозяйка выбрасывает накопившийся домашний мусор далеко на соседние огороды.

И благодарность пастуха сменилась спокойствием, а потом он снова погрузился в сон.

ВОТ ТАК ВОЙНА!

На одной из тех недосягаемых вершин, где не ступала ничья нога, — на скалах, известных под названием Утесов Страха, — сидел орел и смотрел на восток, предвкушая обильную кровавую пищу.

Он знал, что далеко на востоке за лесистыми долинами Улка гномы вышли в поход, чтобы воевать с полубогами, и был рад этому.

Полубоги — это те, кто родились от земных женщин, но их отцами были древние боги, которые когда-то давно обитали на Земле бок о бок с людьми. Порой летними вечерами они тайком являлись в деревни, закутавшись в плащи, чтобы не быть узнанными, и все же юные девы сразу узнавали их и с песнями устремлялись им навстречу, ибо слышали от старших, что много вечеров назад боги танцевали в дремучих дубравах. С тех пор дети богов и дев так и жили под открытым небом на прохладных вересковых пустошах, за поросшими папоротником лесными лощинами, пока не пришлось им воевать с гномами.