И столь важным было дело, по которому спешил Али Кариб Ахаш, что он не повернулся к старинному врагу и не стал задерживаться, чтобы свести с ним счеты; он только удивился, что Бааб Ахира даже не взглянул в его сторону. Али Кариб размышлял об этом до тех пор, пока электрические огни лайнера не превратились в слабое сияние, оставшееся далеко позади, и пока его пирога не приблизилась к тому месту, куда он торопился, и всё же его раздумья оказались напрасны, ибо единственным, что подсказывал Али его по-восточному изощренный ум, это то, что вовсе не похоже было на Бааб Ахиру просто взять и проплыть мимо.
Беда была в том, что Бааб Ахира вполне мог набраться наглости и обратиться со своим делом к непостижимому Алмазному Идолу, и чем ближе подплывал Али к скрытой между пальм золотой кумирне, которую никогда не видели те, кого привозят к этим берегам круизные пароходы, тем крепче становилась его уверенность, что именно там побывал Бааб нынешней душной и жаркой ночью. Когда же Али пристал к берегу, все его страхи сразу исчезли, уступив место смирению, с которым он всегда принимал предначертания Судьбы, ибо на белом прибрежном песке ясно отпечатался след другой пироги, и был этот след совсем свежим. Бааб Ахира его опередил, это было очевидно, но Али не стал досадовать на себя за опоздание, ибо понимал, что именно так еще до начала времен решили боги, которые знали, что делали, и только его ненависть к врагу, насчет которого он собирался молиться Алмазному Идолу, стала сильнее. И чем жарче разгоралась эта ненависть, тем отчетливее представал Бааб Ахира перед мысленным взором Али, пока худая, смуглая фигура, короткие, тощие ножки, седая борода и плотно накрученная набедренная повязка заклятого врага не вытеснили из его мыслей все остальное.
Ему и в голову не приходило, что Алмазный Идол может откликнуться на просьбы такого человека. Али ненавидел Бааб Ахиру за дерзкую самонадеянность, с которой тот осмелился приблизиться к золотой кумирне, за то, что он сумел сделать это раньше самого Али, собравшегося молиться о действительно правом деле, а также за все гнусные и злые дела, совершенные им в прошлом, но пуще всего Али ненавидел своего врага за то, с каким вызывающим выражением лица и с каким торжествующим видом тот плыл ему навстречу в своей пироге, окуная блестящие лопасти весла в сверкающий лунный свет.
И Али стал пробираться сквозь жаркие джунгли, где воздух насыщен густым ароматом орхидей. Многие бывают в кумирне, хотя не ведет к ней ни одна тропа. Если бы такая тропа была, белые люди обязательно отыскали бы ее, и тогда праздные компании стали бы приплывать к святилищу в корабельных шлюпках каждый раз, когда к берегу подходит большой лайнер; в еженедельных газетах появились бы ее фотографии с приложением подробных отчетов, написанных людьми, в жизни не покидавшими Лондона, и вся тайна и красота исчезли бы, а в моей истории не осталось бы ничего занимательного.
Едва ли сотню ярдов прошел Али, лавируя между кактусами и зарослями ползучих лиан, когда перед ним открылась золотая кумирня, которую охраняют только густые джунгли, и в ней он увидел Алмазного Идола. Высотой он в пять дюймов, его толщина составляет у основания добрый квадратный дюйм, а сверкает он намного ярче, чем алмазы, которые мистер Мозес приобрел в прошлом году для своей жены (когда он предложил ей на выбор драгоценности или графский титул, его супруга Джейел ответила: «Возьми бриллианты и стань просто мистером Фортескью»). Чище и ярче, чем блеск тех бриллиантов, сияние Алмазного Идола, да и огранен он так, как никогда не гранят драгоценные камни в Европе, но местные жители не продают свое божество, хотя очень бедны и, к тому же, слывут отчаянными сорвиголовами.
Тут мне, пожалуй, следует сказать, что если кто-нибудь из моих читателей когда-то приплывет в изогнутую, как серп, гавань, где, сдаваясь натиску буйной растительности, обращаются в прах береговые укрепления португальцев и где там и сям виднеются между пальм похожие на мертвецов баобабы, если отправится он вдоль берега туда, где ему совершенно нечего делать, и куда, насколько мне известно, до сих пор не забредал ни один пассажир туристского лайнера (хотя от причала до этого места не более мили), и если отыщет он в джунглях близ побережья золотую кумирню, а в ней — пятидюймовый бриллиант, ограненный в форме божества, лучше ему вовсе его не трогать и невредимым вернуться на корабль, чем продать Алмазного Идола за любые, пусть даже очень большие деньги.
И Али Кариб Ахаш вступил в золотую кумирню, и положил семь ритуальных поклонов, которые необходимо совершить перед Идолом, но стоило ему поднять голову, как он тотчас заметил, что божество горит и переливается тем особенным светом, который излучает вскоре после того, как откликнется на чью-нибудь молитву.