Рассказы (сборник)

— Стыдись! Как ты говоришь о священном долге немецкой женщины?

У дочери передернулось лицо.

— Священный долг перед семьей? Лучше б ты этого не говорила, мама. Было время, когда точно такими же словами ты ясно дала мне понять, что я не выйду замуж за Бертольда, которого любила!

— Потому что его арийское происхождение оказалось под сомнением. Поженись вы несмотря на это, где бы ты была сейчас? — Мамин тон был по-прежнему холодным и резким.

Дочь взорвалась:

— Могу сказать наверняка, что не в худшей комнате, чем эта. И уже совершенно точно, меня бы не мучила совесть, что я трусливо оставила в беде порядочного человека.

— Бригитта! — На сей раз прозвучали не укоризна и протест, скорее просто крик. Но мама тут же снова взяла верх, и ее резкий тон растворился в жалобных всхлипах.

Некоторое время в комнате было тихо. Дочь стояла у окна и смотрела на улицу, их комната находилась как раз с фасадной стороны дома. Ей только тридцать, но гнев очень старит ее.

— Надеюсь, ты не хочешь открыть салон мод в комнате, где мы спим? — слезливым голосом спросила мама.

Дочь обернулась:

— Поживем — увидим! Для мастерской мы можем получить дополнительную площадь. Может быть, даже небольшую квартирку с собственной кухней. А когда ко мне придет известность… — она не договорила.

— Но в продаже нет тканей, — выдвинула мать еще один аргумент защиты.

— Ткани скоро появятся, — парировала дочь.

Мать с удивлением смотрела на дочь генерала Фалькенберга:

— Ты полагаешь, эта красная страна окажется прочной? — Дочь молчала, и растерянность, которая скрывалась за этим вопросом, как ответ весь день заполняла комнату.

IV

Швейная машинка была куплена, но комната превратилась не в салон мод, а в мастерскую «Из старого делай новое!». Во всяком случае так гласила надпись на деревянной табличке, которую намалевал Фриц, парнишка Мюллеров из соседней комнаты, в доказательство своей успешной учебы у художника. Под этой надписью буквами помельче было написано: «Мастерская на первом этаже». Имя Бригитты Фалькенберг по настоянию мамы было опущено.

Худо-бедно, а работа их кормила. Дочь оказалась в высшей степени изобретательна, клиенты не уставали благодарить мастерицу за те прекрасные вещи, которые у нее получались из старых тряпок. Из одеял возникали современные дамские пальто или практичные мужские куртки, старое женское пальто превратилось в костюм для мальчика; из двух старых получалось одно новое, модное платье, а если они были совсем изношены, то детское платьице; скатерть («Да, были лучшие времена!» — вздыхала ее владелица) пошла на шикарный пляжный ансамбль для дочери — надежды семьи; клетчатые простыни («Мы раньше прислугу держали») стали летними платьями, которые теперь вошли в моду; плотная шерстяная бабушкина юбка дала материал (слава тебе, господи, ей не пришлось увидеть этого своими глазами!) на крепкие брючки для мальчика; покрывало с супружеского ложа стало элегантным пеньюаром (как-никак, а пожить еще хочется); из старой войлочной шляпы получились домашние туфли, из отцовских кожаных перчаток — искусственные цветы, перочистки или футлярчики для ключей; полотенца давали материал для женских поясов, изношенные шелковые блузки возрождались в виде галстуков; распущенные свитеры — детских штанишек и носочков. Стоило полюбоваться платьем одной артистки, материалом которому послужил белый мешок из-под сахара. Мастерская демонстрировала также сшитые из тысяч лоскутков тряпичные одеяла и даже «настоящий альгёйский тряпичный ковер»[21]. Как в настоящем салоне мод, здесь всегда были выставлены несколько наиболее удачных изделий, и заказчицы не могли нахвалиться мастерством фройляйн Фалькенберг. В такие минуты даже мама забывала сердиться из-за произносимой вслух фамилии.

В дочери постепенно происходила перемена. Финансовый успех ее предприятия наконец-то позволил им сделать кое-какие приобретения для себя, она могла быть довольной делом своих рук, и это разбудило ее честолюбие: в один прекрасный день с удивлением, а потом с гордостью она поняла, что работает уже не для того, чтобы утвердиться сегодня, а для того, чтобы стать чем-то завтра.

Но ее новая жизнь, которая казалась столь многообещающей, очень скоро кончилась: налаживалось положение в стране, из месяца в месяц улучшались условия жизни, товаров становилось все больше, и у женщин пропала необходимость лицевать старые вещи, да, впрочем, и сундуки уже были порядком почищены.

Мама вздыхала:

— С одной стороны, я даже рада, что с тряпьем покончено. Кто сам этого не пережил, тому трудно представить себе нищету последних лет. Кем мы были по сути, как не старьевщиками? Но с другой стороны, мастерская давала нам кусок хлеба и независимость. Что же с нами теперь будет? — У нее снова задрожал голос.

— Теперь? — Дочь кивнула на две швейные машинки, которые принадлежали ей. — Ткани уже есть в продаже, У людей появился заработок, они ощутили вкус к жизни. Женщинам снова хочется хорошо одеваться. Короче, я открываю салон мод!