Рассказы Рэмси Кэмпбелла

Я пытался поверить объяснению, которое дал бы Даниэлю — что это еще одно запоздалое голосовое сообщение от Дороти, вот почему она говорит о матери в третьем лице, — но голос казался нечеловеческим не только из-за странного словоупотребления. Он не столько напоминал разряды статического электричества, сколько копошение бесчисленных червей, этот образ я попытался прогнать от себя, прослушав второе сообщение. Пожалуй, лучше бы мне его не слушать. Стремительная атака червей вырвалась из динамика бессловесным триумфом, поглощая просящий голос, едва слышимый, но все же пытающийся выговаривать слова. Я не мог долго это выносить и уже собирался остановить воспроизведение, когда раздался другой голос, заглушивший прочий шум.

— Я тоже здесь.

Голос, хоть и очень слабый, несомненно, принадлежал Даниэлю. Менее чем через секунду голосовое сообщение закончилось. Я сжал телефон в кулаке и попытался сказать себе, что Даниэль записал свой голос поверх последней части уже существующего сообщения. Но идея, которой он поделился со мной два дня назад, возобладала: причиной этой ситуации стало то, что он не просто стремился сохранить все голосовые сообщения своей жены, но и вступить с нею в контакт. Вероятно, я ошибался, но к тому времени, когда я усомнился в своем решении, было уже слишком поздно. Я нашел кнопку «Удалить все сообщения», нажал ее и сделал длинный прерывистый выдох.

Я воспользовался телефоном Даниэля, чтобы позвонить в полицию. Через несколько недель следствие подтвердило, что он отравился. Полицейские опросили меня прямо на кладбище, и оттуда я поехал на работу. Хоть мне очень хотелось поскорее вернуться домой, все же пришлось поработать с несколькими клиентами. Наконец я оказался у нашей парадной двери. Джейн открыла мне и ахнула в моих объятиях, как будто я выдавил из нее весь воздух.

— Нет нужды так душить. Я же никуда не уезжаю, — сказала она, и я подумал: как я смогу ей объяснить?!

Перевод: А. Авербух

Дополнения

Лавкрафт в ретроспективе

Ramsey Campbell, «Lovecraft in Retrospect», 1969

Если бы меня не попросили написать несколько комментариев о Лавкрафте, я бы, наверное, никогда не сказал всего этого. Но впервые я начал сомневаться в авторитете Лавкрафта, когда перечитал его рассказ "Скиталец тьмы". В частности, что могло натолкнуть Лавкрафта на создание психологически абсурдной сцены смерти, в которой жертва-рассказчик лихорадочно и безумно записывает происходящее? Конечно, есть соглашение о том, что писатель должен продемонстрировать, каким путём его история смогла дойти до читателя; но соблюдение правил не отменяет обязанности описывать всё последовательно. И осознание того, что этот рассказ — один из его последних и наиболее уважаемых — показывает, что Лавкрафт продвинулся, по крайней мере, в этом аспекте не дальше смехотворной, отвратительной и сенсуалистичной мелодрамы "Любимые мертвецы", заставило меня перечитать и переоценить другие его "великие" рассказы. Я убедился в том, что хотя мои собственные ранние сочинения — "Обитатель озера" и так далее — были искренними подражаниями Лавкрафту, но последующие являлись не чем иным, как систематическим отказом от его принципов написания страшной истории.

Я, например, не могу согласиться с таким подходом: тратить меньше времени на описание характера персонажа, чтобы придать ужасам более чёткое выражение. Нет никаких сомнений в том, что Лавкрафт придумал этот метод из-за того, что был некомпетентен в описании людей, но даже если, ради спора, мы обсудим внутреннюю обоснованность этого принципа, я не вижу, как он может быть оправдан с художественной точки зрения, разве что для демонстрации того, что "ужас" сам по себе имеет какой-то глубокий смысл.

Но Лавкрафт не был Конрадом или Кафкой (или Хичкоком, или Франжю, если уж на то пошло), и единственное "обоснование" его ужасов — это то, что вселенная огромна, враждебна и безжалостна.

В последней характеристике заложен основной смысл. Думаю, даже его поклонники признают, что Лавкрафт был пассивным человеком, он являлся жертвой собственной психологии и воспитания, и поэтому его концепция вселенной могла быть только пассивной. Пассивным был и способ, которым Лавкрафт принял условный детерминизм и непринуждённый пессимизм традиционной страшной истории. Где гуманистические рассказы об ужасах? В наши дни, к счастью, несколько таковых существуют, но одномерная характеристика Лавкрафта лишала его персонажей возможности развиваться или пытаться управлять своей судьбой, что делало его фатализм ещё более легкомысленным.