Рассказы о Розе. Side A

– О, – Дэмьен прямо представил, как она будет висеть в его какой-нибудь комнате, когда-нибудь, где-нибудь, может быть, у бабушки, может быть, в университете, вдруг у него будет кабинет, он купит для нее обязательно такую же, похожую раму, тяжелую, темную, с проблесками золота, и свечи тоже поставит; ему даже на спектакль идти не хотелось уже – настолько ему понравилась эта афиша, и рама, и свечи, уже целая история; он всё никак не мог глаз отвести от женщины – такой необычной она была в этой своей некрасивости благородной; рассматривая, он понял, что она далеко уже не немолодая, а какая-то как Снежная Королева, как голливудские актрисы, внутри которой время остановилось, и она вечно хороша собой, и морщины ее не берут, неважно, хирургическим путем или душу дьяволу продала. Администраторы в коричневых бархатных камзолах, белых париках, пенных манжетах дружно зазвонили в колокольчики; «пойдем? это второй звонок…»; они стали подниматься по лестнице в ложу – на ступеньках лестницы тоже стояли свечи; дамы ахали и поднимали подолы платьев, чтобы те не загорелись; в ложе они были вдвоем; к ложе был приставлен свой администратор в камзоле и паричке – Дэмьен увидел, что это девушка; она кивнула отцу Декампу, выдала им программку, бинокли, откатила столик, на котором стояли графин с коньяком, графин с водой, стаканы, бокалы и корзина с фруктами; «хочешь?» – Дэмьен взял яблоко, и чуть-чуть винограда; он ничего не ел после сэндвича на крыше; внизу, партер тоже весь был в свечах; это было как перемещение во времени; он высунулся из ложи, рассмотреть людей в партере и других ложах – все были в смокингах и в вечерних платьях, оркестровая яма, в которой настраивается оркестр, и эти свечи вокруг, темнота и сияние; жар, дрожащий воздух; «а это безопасно?» «не очень, но администраторы настороже, с баллонами противопожарными… я же говорю – выпендрежный молодой режиссер»; отец Декамп выглядел почему-то очень усталым; и напряженным; будто тот кусок времени, который они не виделись, он всё же провел в муниципальном месте каком-то, где ругался, умолял, но всё оказалось бесполезным, но ему очень-очень нужно, и он пойдет туда еще раз; Дэмьен вспомнил страшные романы про русские Лубянку и лагеря, и про близких, которые выстаивали очереди, чтобы хоть что-то узнать; хотя Дэмьен видел, как приехали журналисты, и отец Дэмьен фотографировался с распятием и отвечал на всякие вопросы – и, собственно, это всё, что он делал весь день.

– Что с тобой? – спросил Дэмьен наконец; ему хотелось наслаждаться волшебством, но как можно наслаждаться, когда кому-то рядом так плохо, так больно; он уже устал на сегодня от этой драмы декамповской.

– Ничего. Просто… не слишком-то люблю встречаться с родителями… да и устал. Столько говорить одно и то же.

– А ты оперу-то любишь? А то, может, мы зря пришли. Валялись бы дома, ели и смотрели бы что-нибудь по телеку.

– У меня нет телека.

– Хорошо, я бы смотрел что-нибудь по своему ноуту, ты по своему, а потом за какао мы бы опять обговаривали твою речь…

– Речь?

– Ну, проповедь.

– О, Боже, точно. Совсем про нее забыл… Мы можем и вместе что-нибудь смотреть по ноуту…

– Тссс… начинается.