Рассказы о Родине

У Кати заложило уши. Густая кровь толклась в висках, руки дрожали крупно, перед глазами роились огненные снежинки. Она неслышно позвала Его, села на скамейку… Потом собралась с духом, шагнула к Таньке и залепила ей пощечину.

– Сука! – истошно выкрикнула она.

– Ты что, дура?! – Танька откинула ее назад.

– Девочки, что с вами? – тревожно засипела бригадир.

– Какого черта ты его к себе налепила? – всхипнула Катя.

– Ах ты, проглядь ты такая! – мигом озверела Танька. – А ты думала, он чей?

– Девочки! – коренастая бригадир втиснулась между двух вопящих фурий, попыталась развести их, но запнулась о скамью и рухнула на пол.

Из ее кожаной сумки веером разлетелись кумачового цвета губная помада, мелочь, прокладки, портмоне и совсем уж неожиданно портретик Национального Лидера в милой рамочке с цветочками и котятами, в каких обычно ставят мамы на рабочий стол фотоснимки своих малышей.

– И ты?! – рассвирипела Катя. – Это заговор, что ли?!

– А что тут такого? – утерлась бригадир. – Работящий он. Непьющий!

– Ой, девоньки, а мне он снится… – покраснела Наташа-хохлушка.

– Да вона! – Танька схватила со стола «Комсомолку». – Опрос провели! По опросу, две трети женщин в стране хотя бы раз во сне видели, как сексом с ним занимаются!

– Это что же… – Катя попятилась, упала обессиленно на скамейку. – Что же это…

– Да брось ты, Родина! – вздохнула вдруг Танька. – Что тут такого-то… Ну, снится тебе, что тебя Национальный Лидер кроет. Так ведь недолюб-то какой накоплен!

– А детки-то от кого? – прошептала Катя, осторожно поглаживая живот.

– Да хоть от кого, – Танька отвернулась.

К остановке подкатил белый «пазик». Катя забралась внутрь, уселась поближе к водительскому месту – разглядывать унылый козловский пейзаж. Сердце екнуло – у водителя на лобовое был наклеен маленький лидерский портетик. И Катя вдруг вспомнила, что полгода назад, когда ходила на прием к заместителю мэра Козловки, у той портрет вообще во всю стену висел. И в милицейской сторожке вроде где-то имелось…

А потом автобусик вырулил на единственную в Козловке площадь, на которой, помимо торгового дома «Уют» была еще и другая достопримечательность – два настоящих билборда. И на обоих приезжие рабочие нежно разглаживали огромные плакаты. С обоих на Катю ласково щурился Национальный Лидер.

«Россия! Я люблю тебя!» – гласили огромные белые буквы на одном. В уголочке плакатов маячил логотип Партии. «Мы в Вас верим!» – клялся второй билборд, с логотипом РПЦ.

Катя перекрестилась и улыбнулась Ему сквозь слезы.

Дома она включила телевизор и под его успокоительный бубнеж задремала.

«…Hовая демографическая программа национального лидера совместно с Русской православной церковью…» – шептал ящик.

На дне

– Там осадок какой-то, – прищурился Сергей Ильич.

– А что вы хотите? – продавщица скрестила руки. – Самую дешевую берете.

– Реально, Ильич, – примирительно пискнул Славик из второго подъезда. – Ты этикетку читай. «Народная»! По названию уже все ясно…

– Хочу знать, чем поят народ, – Сергей Ильич свирепо втянул сопли и харкнул себе под ноги. – Требую правды.

– Можете не брать, – обиженно сказала продавщица. – Очень надо. Жрите денатурат и ностальгируйте.

– Ильич, да с донышка можно и не допивать… – облизнулся Славик из второго.

– Это принципиальный вопрос, – возразил Сергей Ильич, подтягивая синие синтетические штаны, спадающие с поджарых ягодиц. – Держат нас здесь за быдло или нет.

– Ой, да нужны вы… – начала продавщица, но потом махнула рукой. – Это добавка. Березовый витамин. Взболтайте и глотайте.

Не нокаут, конечно, но по очкам победу Сергею Ильичу можно было засчитать. Славик кинул на товарища взгляд, полный мольбы: похмелиться надо было срочно. Тот, сам уже на пределе, сухо кивнул продавщице, давая понять, что ее объяснения приняты и найдены удовлетворительными.

– Сто рублей, – манерно сказала она.

– Дайте две, – решительно и хрипло произнес Сергей Ильич.

Через мгновенье бутылки задорными бубенцами уже позвякивали в черном полиэтиленовом пакете.

Славик просто вслушивался в их медовый перезвон, потел и сглатывал, а Ильич все не мог успокоиться.

– А я, может, не хочу, чтобы она нас алкашами какими-нибудь считала, – бухтел он, торопливо хромая к подъезду белой пятиэтажки. – Ну берем мы самую дешевую, и что? Можно теперь нам паленую пихать? Я специально вторую бутылку сразу взял – пусть не думает, что мы в средствах ограничены.

– Гордый ты, Ильич, – кивнул ему Славик, разлепляя запекшиеся губы. – И дальновидный. Пойдем, может, сосисок молочных купим?

– Ну их, – отмахнулся Сергей Ильич. – Отвлекать будут.

Расположившись с удобством на подоконнике в лестничном пролете между вторым и третьим этажами, они развернули газету с кроссвордом и выставили на эту импровизированную скатерть обе бутылки. Натюрморт вышел совсем сиротливый, и Славик, теряющий уже сознание, не выдержал.

– Что же мы, Ильич, как эти-то? – выдохнул он. – Как не люди? Давай я в ларек хоть за «Педигрипалом» сбегаю.

– Только бери в печеньках, – сдался Сергей Ильич. – Консервы дорогие.