Рассказы о Ленинграде [1984, худож. С. Яковлев]

Все четыре группы появились на мосту в 1850 году. И еще почти 100 лет стояли они все вместе, украшая проспект. Они уже так привыкли к своим гранитным пьедесталам, что и забыли о своей «непоседливости». Но пришла Великая Отечественная война. Злобный враг рвался к Ленинграду. Осенью 1941 года над домами засвистели снаряды, заухали бомбы. А вдруг какой-нибудь шальной снаряд «угадает» в одного из коней?! Этого нельзя было допустить.

Зима в том году выдалась ранняя и суровая. Уже в ноябре выпал снег. И в ноябре пришла на Аничков мост бригада рабочих во главе с инженером Всеволодом Всеволодовичем Макаровым. Тишину опустевшего Невского проспекта нарушил рев тяжелого тягача. К нему была прицеплена большая платформа. Рабочие сняли конные группы, по очереди погрузили на платформу, друг за дружкой перевезли в находящийся неподалеку Сад отдыха. Там уже были выкопаны четыре котлована. В них-то и опустили бронзовых коней, окутанных промасленными тряпками и такой же бумагой. Подъемный кран завершил свою работу. Пустоты в ящиках с конями заполнили песком и котлованы засыпали. Но тут оказалось, что котлованы мелки: головы коней торчали из них над землею. Углублять котлованы было нельзя: не позволяли грунтовые воды. Тогда их просто засыпали, и над каждой конской головой выросло по холмику земли. Холмики обложили дерном, посадили на них цветы. Никто и не догадывался, что под четырьмя клумбами находятся знаменитые клодтовские кони.

Не очень-то уютно было бронзовым скакунам томиться в земле, но зато ни один осколок не тронул их. Сейчас на мосту на одном из пьедесталов можно увидеть след осколка фашистского снаряда. Возле него даже прикреплена бронзовая табличка, рассказывающая об ожесточенных обстрелах города в дни блокады. А ведь другой осколок того же снаряда мог повредить и коня…

Но пришел и май 1945-го. Над Берлином гремели залпы победного салюта, а в Ленинград пришли тихие белые ночи. В одну из таких ночей — с 1 на 2 июня — бронзовые кони возвращались на свои гранитные постаменты. Ленинградцы прослышали об этом, и тысячи их заполнили Невский проспект, набережные Фонтанки, прилегающие к мосту.

К 10 часам утра монтажники установили последнюю группу. И тогда над рекою загремело «ура!». «Ура!» в честь великой победы, в честь стойкости города-героя, в честь искусства, в честь немеркнущей красоты Ленинграда.

Как зверинец стал памятником

С именем скульптора П. К. Клодта связан в Ленинграде еще один памятник. И у него своя довольно любопытная история…

Попробуйте представить себе: что может произойти, если упрямый, как все его сородичи, осел еще и сгорает от зависти? А так оно и было.

Красавец конь и серый лопоухий осел жили в одной конюшне. Тонконогого скакуна звали Серко, а осла никак не звали — просто осел. Хозяин у них был один, общий, уже знакомый нам русский скульптор Петр Карлович Клодт. Конечно, и конь, и осел души не чаяли в своем хозяине, но ослу все время казалось, что их властелин любит Серко больше, чем его, осла. Свидетельств тому было превеликое множество! Во-первых, седлали Серко крайне редко, а его, осла, частенько. Во-вторых — и это главное! — хозяин лепил коня из глины, отливал ему памятники в бронзе и, судя по разговорам приезжающих в Павловск гостей, статуи бронзового Серко стояли даже в столице, украшая какой-то мост! А его, осла, ни разу не лепили и не отливали в бронзе… Как же тут было не завидовать?

Завидуя же, осел еще больше сердился, еще больше упрямился и без конца выдумывал разные каверзы. Прежде всего он категорически отказывался впрягаться в бричку или катать кого-либо на своей спине. Едва увидит осел, что идут к нему с седлом, немедля прибегает к хитрости. Словно могучий насос, начинает втягивать в себя воздух! Бока его постепенно раздуваются, раздуваются!.. Сам же он при этом стоит смирненько, спокойненько, глазки у него ласковые, словно говорят: «Желаете покататься? Сделайте одолжение! Седлайте, седлайте! Сейчас я вас прокачу!..» И только стоит ему почувствовать, что все ремни под брюхом затянуты, седло на хребте, в седло хозяин свою маленькую дочку посадил, ф-ф-ф! — воздух мгновенно выпускается, бока опадают, седло съезжает набок, а падающую девочку едва успевает подхватить отец.

Правда, с этими ослиными хитростями люди быстренько разобрались и хозяин научился так туго затягивать ремни, что воздух выходил раньше времени, но ведь есть и другие хитрости! Ишь он, тонконогий Серко! Гарцует, видите ли! Да он, осел, если только захочет, еще быстрее поскакать может! Кто там сидит в седле? Сын хозяина Миша? Ну, держись, Миша!

Скачет осел — пыль столбом! Пулей летит! И вдруг на полном скаку передние ноги вперед — стоп! Седок через его голову в траву летит.

Сын скульптора Миша, когда вырос и сам стал художником Михаилом Петровичем Клодтом, всегда вспоминал осла с улыбкой, но и с уважением. Ведь все-таки своего осел добился: стал и его лепить скульптор Клодт! И его отлил в бронзе!