Рассказы из авторского сборника «Выкрикивается лот сорок девять»

На прошлой неделе в Бриндизи они, как всегда, не отставали от него ни на шаг; это давало им определенное моральное преимущество, ведь они как-никак понимали, что Порпентайн не может ничего предпринять в ответ. Крадучись тихой сапой, они умудрялись неожиданно возникать у него на пути. Они также копировали его фирменный стиль, заключавшийся в том, чтобы жить в самых популярных отелях, посещать облюбованные туристами кафе, ходить только по самым безопасным многолюдным улицам. Ясное дело, Порпентайн огорчался ужасно; когда-то он сам придумал эту тактику — вести себя как можно непринужденнее, — и когда ею пользовались другие — тем более агенты Молдуорпа, — для него это было равносильно нарушению авторских прав. Дай им волю, они украли бы его по-детски открытый взгляд, ангельскую улыбку на припухлых губах. Почти пятнадцать лет он избегал их внимания — с тех пор, как зимним вечером 83-го в холле отеля «Бристоль» в Неаполе его подкараулила едва ли не вся шпионская братия. Последующее падение Хартума[88] и нескончаемый кризис в Афганистане напоминали самый что ни на есть настоящий апокалипсис. И вот тогда — он знал, что на каком-нибудь этапе игры это произойдет, — ему пришлось встретиться с самим Молдуорпом, столкнуться с признанным гением лицом к лицу (кстати, лицо было уже старческое), почувствовать, как ветеран похлопывает его по руке, и услышать настойчивый шепот: «События развиваются; мы все можем понадобиться. Будь осторожен». Что ответить? Какой тут возможен ответ? Только пристальный, почти отчаянный взгляд в поисках хоть малейшего намека на обман. Разумеется, Порпентайн так ничего и не углядел; в результате он вспыхнул, быстро отвернулся, не в силах скрыть проявившуюся беспомощность. Он попадался в собственную ловушку при каждой новой встрече, но в эти мерзопакостные дни 98-го года, наоборот, ощущал холодную злость. Они и дальше будут пользоваться этим удачным методом: не станут покушаться на Порпентайна, не будут нарушать правила и лишать себя удовольствий.

Порпентайн сидел и прикидывал, не последовал ли за ним в Александрию один из тех двоих, которых он видел в Бриндизи. Он стал перебирать варианты: на кораблике в Венеции точно никого не было. Австрийский пароход компании Ллойда из Триеста также заходил в Бриндизи; больше судов, на которые они могли сесть, не оставалось. Сегодня понедельник. Порпентайн отплыл в пятницу. Пароход из Триеста отправлялся в четверг и прибывал поздно вечером в воскресенье. Значит: а) при плохом раскладе ему оставалось шесть дней, б) при самом плохом раскладе — они все знали заранее. В этом случае они отправились в путь на день раньше Порпентайна и были уже здесь.

Он смотрел, как мрачнеет солнце и трепещут на ветру листья акаций вокруг площади Мохаммеда Али. Издалека Порпентайна окликнули. Он повернулся и увидел Гудфеллоу, жизнерадостного блондина, который направлялся к нему по улице Шерифа Паши в выходном костюме и в тропическом шлеме, который был ему велик размера на два.

— Слушай, Порпентайн, — закричал Гудфеллоу, — Я познакомился с потрясающей девушкой. — Порпентайн закурил очередную сигарету и закрыл глаза. Все девушки Гудфеллоу были потрясающими. За два с половиной года их партнерства Порпентайн привык к тому, что на правой руке Гудфеллоу регулярно повисает какая-нибудь особа: словно любая европейская столица была для него Маргейтом[89] и любая прогулка растягивалась на целый континент. Даже если Гудфеллоу и знал, что половину его жалованья каждый месяц высылают жене в Ливерпуль, он не подавал вида и продолжал как ни в чем не бывало держать хвост пистолетом. Порпентайн в свое время прочел досье своего нынешнего помощника, но решил, что наличие жены его уж никак не касается. Гудфеллоу с шумом отодвинул стул и на ломаном арабском подозвал официанта:

— Хат финган кава бисуккар, иа велед.

— Гудфеллоу, — сказал Порпентайн, — не напрягайся.

— Иа велед, иа велед, — рычал Гудфеллоу. Но официант был французом и по-арабски не понимал.

— Э… — произнес Гудфеллоу, — мне кофе. Cafe[90], понял?

— Как наши дела? — спросил Порпентайн.

— Лучше не бывает.

Гудфеллоу остановился в отеле «Хедиваль» в семи кварталах от площади. Случилась временная задержка средств, и в нормальных условиях мог жить только один из них. Порпентайн с приятелем жил в турецком квартале.

— Так вот, об этой девице, — продолжил Гудфеллоу. — Вечером в австрийском консульстве прием. Ее спутник, некий Гудфеллоу, славный парень — лингвист, авантюрист, дипломат…

— Имя, — перебил Порпентайн.

— Виктория Рен. Путешествует с семьей, videlicet[91]: с сэром Аластэром Реном, членом многочисленных королевских обществ, и сестрой Милдред. Мать умерла. Завтра отбывают в Каир. Круиз по Нилу, организованный агентством Кука. — Порпентайн молча ждал. — При ней чокнутый археолог, — Гудфеллоу помялся, — некий Бонго-Шафтсбери. Молодой, безмозглый. Не опасен.

— Ага.

— Гм… Слишком взвинченный. Меньше кофе пить надо.

— Может быть, — отозвался Порпентайн.

Гудфеллоу принесли кофе.