Рассказы из авторского сборника «Выкрикивается лот сорок девять»

— Сам знаешь, — продолжал Порпентайн, — все равно придется рискнуть. Как обычно.

Гудфеллоу рассеянно улыбнулся и стал помешивать в чашке.

— Я уже принял меры. Жестокая борьба за внимание молодой леди между мной и Бонго-Шафтсбери. Парень — жопа жопой. Жаждет увидеть развалины Фив в Луксоре[92].

— Ясно, — отозвался Порпентайн. Он встал и накинул ульстер на плечи. Начался дождь. Гудфеллоу протянул напарнику небольшой белый конверт с австрийским гербом на обратной стороне.

— В восемь, я полагаю? — спросил Порпентайн.

— Точно. Ты должен на нее посмотреть.

И тут на Порпентайна, как водится, нашло. Его профессия заставляла держаться в одиночку, но быть до смерти серьезным не требовалось. Время от времени ему необходимо было играть на публику. «Немного порезвиться», — как говорил он сам. Ему казалось, что это придает ему «нечто человеческое».

— Я приду с накладными усами, — доложил он Гудфеллоу, — превращусь в итальянского графа. — Он с почтительным видом поднялся и пожал невидимые пальчики: «Carissima signorina»[93]. Поклонился и послал воздушный поцелуй.

— Придурок, — добродушно сказал Гудфеллоу.

— Pazzo son! — затянул Порпентайн тенорком. — Guardate, соте io piango ed imploro…[94]

Итальянский y него хромал. Слишком уж выпирал просторечный акцент кокни. Английские туристы, стайкой убегавшие от дождя, с любопытством оглянулись на Порпентайна.

— Хватит, — поморщился Гудфеллоу. — Помнится, как-то в Турине… Torino[95]. Или нет? В девяносто третьем. Сопровождал я одну маркизу, у нее была родинка на спине, и Кремонини пел де Грие[96]. Порпентайн, вы оскорбляете мои воспоминания.

Но фиглярская натура заставила Порпентайна подпрыгнуть, прищелкнув каблуками; затем он встал в картинную позу, приложил к груди сжатую в кулак руку, а другую вытянул в сторону. «Соте io chiedo pieta!»[97] Официант смотрел на него с вымученной улыбкой; дождь разошелся. Гудфеллоу продолжал сидеть и потягивать кофе. Капли стучали по его шлему.

— И сестричка у нее ничего, — продолжал он, наблюдая за тем, как Порпентайн выделывается на площади. — Звать Милдред. Но ей всего одиннадцать.

Наконец он почувствовал, что его костюм промокает. Он поднялся, положил на стол пиастр и милльем и кивнул Порпентайну, который теперь неподвижно за ним наблюдал. На площади не осталось никого, кроме Мохаммеда Али на коне, да и тот был статуей. Сколько раз они стояли вот так, лицом к лицу: перекрестие вертикали и горизонтали, неправдоподобно крохотное на фоне любой площади и предзакатного неба? Если бы аргумент замысла основывался только на этом мгновении, то этими двумя наверняка можно было бы легко пожертвовать, как второстепенными шахматными фигурами, на любом участке шахматной доски Европы. Оба одного цвета (хотя один слегка склонился по диагонали из почтения к шефу), оба скользили по паркетам посольств в поисках следов Противника; порой им достаточно было взгляда на лицо статуи, чтобы удостовериться в собственном предназначении (а может быть, к несчастью, и в собственной человечности); они словно стремились забыть, что любая площадь в Европе, как ее ни пересекай, все равно останется неживой. Вскоре оба любезно раскланялись, повернулись и разошлись в противоположные стороны: Гудфеллоу направился в свой отель, а Порпентайн — на рю Раз-э-Тен в турецкий квартал. До 8.00 он будет обдумывать Позицию.

Нынешняя политическая ситуация не обнадеживала. Сирдар Китченер[98], новый колониальный герой Англии, недавно одержавший победу при Хартуме, продвинулся на четыреста миль ниже по Белому Нилу, опустошая джунгли. Генерал Маршан[99], по слухам, болтался поблизости. Британия не желала допустить присутствия Франции в долине Нила. Месье Делькасе[100], министру иностранных дел вновь сформированного правительства Франции, было все равно, начнется война при столкновении двух армий или нет. А когда они столкнутся, то, как всем теперь было ясно, без неприятностей не обойдется. Китченер получил указания не наступать и по возможности не поддаваться на провокации. Россия поддержит Францию, в то время как Англия временно возобновит дружественные отношения с Германией, читай — также с Италией и Австрией[101].