Рассказы и повести дореволюционных писателей Урала. Том 2

   Марыч просиял. С таинственным видом и фамильярной улыбкой сообщника он подошел ближе и заговорил, понизив голос до полушепота:

   -- Такое дело. Главная статья -- запугал он их протоколами. "Все одно, говорит, нам из его воли не выйти, так ли, сяк ли, а он нас доймет".

   -- Кто это он?

   -- Старшина это про Ирода говорит: "Запужает он нас, говорит, протоколами: кто, говорит, больше кричал, с того и зачнет".

   -- Какими протоколами?

   -- А по лесной части. Страсть они их боятся! Был, не был в лесу, тут всегда можно погубить человека. Ну вот, они и напуганы.

   Псалтырин нашел, что в этом нет ничего невероятного. Он вспомнил, как год тому назад был привлечен к суду за самовольную порубку человек, давно умерший; как крестьянин Пустышев, проживши несколько лет в другой губернии и вернувшись на родину, оказался по такому же делу приговоренным к тюремному заключению и, за пропуском всяких сроков, должен был отбыть это наказание; вспомнил и многое другое.

   -- Ужасно, ужасно! -- бормотал Псалтырин.

   -- На шести цалковых порешили,-- рассказывал между тем Марыч: -- пятнадцать просил, десять просил -- не дали, уперлись. Ну, он и согласился на шесть.

   "Съехал, однако, на шесть,-- с злорадством подумал Псалтырин,-- а не будь меня, и двадцать содрал бы".

   -- Ироду-то только по пятишне пришлось,-- повествовал Марыч,-- а цалковый волостным за хлопоты.

   -- Однако по пяти рублей -- тысячу двести восемьдесят рублей. Ну, да хорошо, посмотрим, как ты их получишь, дьявол!

   -- Чего! Уж он получил. Вчера вечером и деньги отдали; им страховка из земства вышла, так из страховки. Теперь в расчете.

   Псалтырин был поражен.

   -- А ты не врешь? -- спросил он, остановившись перед Марычем со сверкающими глазами.

   Марыч перекрестился.

   -- Вот, ей-богу... Разрази меня на месте... Лопни мои глаза!..

   -- Следовательно, сам старшина из волостного сундука выложил деньги Ироду? Не может быть!

   -- Провалиться на месте!

   -- Великолепно! Я их всех под суд отдам, подлецов. Сходи за старшиной.

   Марыч, увидев, что дело принимает серьезный оборот, струсил.

   -- Не погубите... не выдайте меня... Узнают, что я рассказал,-- беда!..-- забормотал он жалобно.

   Взбешенный Псалтырин цыкнул на него, как на собаку, и Марыч, проглотив какое-то слово, выбежал из комнаты.

   Марыч очень долго не возвращался. Надо думать, что он принужден был все рассказать старшине, старшина совещался с писарем. Псалтырин метался по комнате, как зверь, в нетерпении заглядывая в окно, и даже выбегал на крыльцо. Наконец, явился трепещущий Марыч, за ним шел старшина. Последний был несколько бледен, но холоден и суров, как человек решившийся.

   -- Садитесь, садитесь, почтеннейший,-- насмешливо обратился к нему Псалтырин.

   -- Не беспокойтесь. Мы постоим.

   -- Скажите, пожалуйста, страховые деньги уже выданы погорельцам?

   -- Так точно, выданы.

   -- Когда?

   -- Вчерашнего числа.

   -- Полностью?

   -- Все на очистку.

   -- Без всяких вычетов?

   -- Так точно. И расписки есть на всю сумму.

   -- Так-с, и расписки есть. Прекрасно. Теперь слушай, что я тебе скажу. Ирода я увольняю сегодня же. Относительно взятки, которую ты ему выдал и себе взял из страховых денег, будет произведено дознание. Я думаю, что мужики не будут покрывать Ирода и скажут правду, когда он уже не будет страшен. Тем паче, что я им отвожу Сухой лог, как они сами просили. Понимаешь?

   Старшина страшно побледнел, однако сумел сохранить на лице выражение некоторой твердости.

   -- Так-то, почтеннейший,-- продолжал Псалтырин язвительно,-- не миновать тебе суда, не миновать. Ирод скажет: не бирал, не знаю, и писарь останется в стороне, а вот уж ты-то -- как кур во щи! Обделали тебя, как дурака. И стоило ли огород городить? Из-за чего? Много ли на твою долю досталось? Во всяком случае, пустяки,-- рублей пятьдесят, самое большее -- сто... Дурак ты, дурак!

   Старшина, сделав несколько нетвердых шагов вперед, вдруг повалился Псалтырину в ноги.

   -- Не погубите!..-- крикнул он странным голосом. Псалтырин испуганно отшатнулся.

   -- Перестань!.. Как тебе не стыдно!--сказал он, подавляя в себе брезгливое чувство. Но старшина выл и причитал как баба. Бессвязно и глупо выкрикивал он что-то о своем сиротстве, о малых детях и жене, о своем неразумии и темноте, ползал, рыдал, бился головой об пол. Когда, наконец, вняв настойчивым приказаниям Псалтырина, он поднялся с полу, по лицу его текли непритворные слезы, смешанные с грязью, а лицо было измято и красно. Он продолжал всхлипывать и бормотать о прощении, о божеском милосердии, о малых детках.

   -- Ступай! Уходи, уходи! -- говорил ему Псалтырин, отворачиваясь. Но старшина снова бросился в ноги и снова заголосил.

   -- Я тебя вывести прикажу! -- уже не владея собой, крикнул Псалтырин.

   Старшина медленно поднялся, перестал причитать, утер лицо и, шатаясь, пошел к двери.

   -- Вон! -- вслед ему закричал Псалтырин, выходя из себя от подступившего чувства жалости.