Рассказы

— Не лей мне на меня свой мёд, Карл, — отвечаю я так же протяжно и лениво, как он, делая паузы между словами и разве что не причмокивая, подобно моему собеседнику, потому как не люблю прерывать разговор сторонними звуковыми эффектами, — говори сейчас и по существу, как у нас обстоят дела, как движется граница Империи, как поддаются люди северных земель, как…

Он прерывает меня, потому что он является единственным человеком, могущим позволить себе прервать меня и не подвергнуться затем длительным мучениям в моём Золотом Аду, в дворцовых подземельях, и каждый раз он норовит воспользоваться этим данным ему правом, не дать мне договорить, демонстрируя свой недюжинный ум, который с самого начала знает каждый мой вопрос, и уста Карла могут повторить любую мою фразу, когда уши даже ещё не услышали его; и теперь он пронизывает меня своими лемурьими глазами и облизывает длинным языком пухлые губы, счищая крупинки сахара и красные комочки мармелада пополам с крошечными кусочками недожёванного марципанового орешка.

— Ах, мой император, что же вы так скоры на руку, что же так нетерпеливы? Я ведь принёс вам сегодня не только добрые вести, но и недобрые (в этом месте на моём лбу появляются суровые горизонтальные складки, который для другого означают смерть, а для Карла — интерес к его словам), и хочу прежде спросить вас, если это будет мне дозволено, с какой вести лучше всего начать — с хорошей или плохой, ведь от этого будет зависеть дальнейшее развитие нашего с вами разговора, в случае неблагоприятного окончания коего вы можете отправить меня на плаху, не так ли, мой император?

Ах, негодяй, он снова плетёт эти интриги, это пустословие, прекрасно понимая, что я никуда не решусь его отправить, что каждое его слово — практически закон для меня, лишённого других верных советников, понимающих истинное положение дел, в котором каждый ориентируется лишь частично: кто-то знает военную ситуацию, кто-то — экономическую, кто-то ведает мнением толпы, но каждый из них остаётся лишь жалким винтиком в громадной машине, функционирующей внутри головы Карла, внутри этой гениальной круглой головы, и когда все сведения собираются воедино, паззл складывается, и решённая головоломка приходит ко мне в виде этого жирного наказания со сладостями в карманах и во рту.

— Что ж, Карл, если ты не можешь сам выбрать из этих двух зол, то выбери большее, то есть сообщи мне, мой верный соратник и советник, плохую весть — или вести, я же знаю, что ты не можешь ради одной плохой весточки ставить меня перед таким трудным выбором, перед каким ты меня поставил, значит, это что-то более серьёзное, нежели случайно брошенное в мою сторону неприятное слово со стороны какого-нибудь провинциального чиновника…

— Вы совершенно правы, мой император, впрочем, как и всегда, ибо ваша божественная сущность, начертанная на истории нашего государства самой судьбой, не может ошибаться или лгать, и я не льщу ни единым словом, будьте уверены, мой император. Переходя к самой проблеме, а точнее, к проблемам, я в первую очередь хотел бы сказать, что на северном фронте ситуация выглядит совершенно не такой, какой мы планировали её видеть, а точнее, четвёртая и пятая армии вместо наступления ушли в глушайшую из всех возможных оборон, хотя в их оправдание я могу сказать, что для наступления и в самом деле нет ни единой возможности, ибо горы высоки, а северяне знают их, как свои пять пальцев, и пока что счёт убитых отнюдь не в нашу пользу.

— Так сколько, сколько же моих солдат погибло — и сколько северян, даже же скорее ответ, не тяни! — прерываю его я.

— О, мой император, если выводить числа, то получится, что золотой армии полегло в безвременье и снежных завалах более тридцати тысяч воинов, в то время как горцев погибло не более полусотни: они нападают на нас хитро, вызывая лавины в правильных местах, и тысячи воинов попадают в ледяной ад вместо вечного золотого сияния вашего величества. Я понимаю, мой господин, что плацдарм Северного хребта является крайне необходимым в свете будущего нападения на Тардифанию, но боюсь, завоюй мы этот плацдарм, у нас просто не останется ни малейших сил для того, чтобы идти дальше, и основной нашей задачей будет скорее оградить собственную империю от нападения соседних государств, которые некогда отказались склонить головы перед вашим величием и доблестью. Если говорить аллегориями, то такая победа станет пирровой, да позволит мне господин император столь оскорбительные для его непогрешимости и непобедимости слова.