Рассказы

Вообще-то изнутри война оказалась не совсем понятной. Вот вчера, к примеру. Только сгрузились из вагона, заняли окопы у насыпи. Гришка и успел в сумраке лишь мост рассмотреть, что охранять приказано: уже пуржило, темнело на глазах. Послали со вторым взводом связь установить. Тут крики, взблески выстрелов в белесой пелене, бойцы бегут обратно к насыпи. Столкнулся с незнакомым красногвардейцем Гришка, в заметенный окоп оба бухнулись, лед хрустит, вокруг бегут... Мешая друг другу, выбрались из мерзлого капкана - солдат орет, глаза аж вылазят:

- Немцы! Немцы!

Вот честное слово - не от криков и стрельбы, а от этих глаз безумных, сердце куда-то в сапог бухнулось, да там, в промокшем голенище, трепыхаясь, засело.

Птицей Гришка догнал бегущих. Только и мелькнула мысль, что хорошо в посыльной должности - без винтовки бегать куда как сподручнее. Все шире рассыпалась беспорядочная стрельба, глухо, из-за реки, должно быть, донеслась пулеметная дробь. Кто-то из бегущих вскинул винтовку, выпалил, не глядя, за спину. Истошно загудел паровоз, бойцы лезли на платформы, с перепугу спихивая товарищей и мешки с песком. Короткий эшелон набирал ход, спеша уйти от выстрелов. На платформах со стыдом и облегчением ругались...

Вот как понять: бой это был, или не бой? Да черт его знает, иначе чем скоропостижной Содомом и Гоморрой не обзовешь. Где свои, где чужие? Сперва казалось, что на платформе ни единой знакомой рожи - но, нет, разобрались - и свои, и из той роты, что мост до смены охраняла. Живенько все оттуда подхватились, этого не отнять.

Катил эшелон обратно к Пскову, дремал боец Твердыкин, прижавшись спиной к чьей-то костлявой спине. Мерзнуть не мерз - благо шинель "на вырост" досталось. Но тошно было. Мало понимал Гришка в военном деле, но получалось, что отдали мост германской разведке целеньким, с натопленной сторожкой, обжитыми окопами, да теплыми чайниками и котелками. А сколько там врага было, то как хочешь, так и считай.

Вот и сейчас - как же так? Столько амуниции и снаряжения мимо прется, а, поди, возьми. Странная у войны арифметика.

- Вовсе и материал сгнил, и нитки лопнули, - молвил дядя Василий, глядя под ноги проходящих солдат. - Нету армии. Заново кроить и сшивать нужно.

Гришка вздохнул. Дядя Василий - человек спокойный, рассудительный, да его опыт кожевника здесь разве к месту? Что тут кроить, если уходят и уходят? Чужой город Псков для этой серой живой ленты, не здешние они солдаты. Бессознательные. Они домой хотят, и плевать что Россия новая, свободная, рабоче-крестьянская, что здесь, что там, у поворота...

Заканчивался рваный серый хвост, тащилась санитарная фура, за ней еще группка солдат, несколько всадников. Офицеры... В смысле, граждане ротные начальники.

- Взгляните, Владимир, неужели почетный караул? - офицеры придержали лошадей.

Гришка знал, что на обочине бойцы 2-го красноармейского выглядят смешно. Неуклюжий дядя Василий в шинели и цивильной шляпе, Пахмутьев, на котором шинель вроде бы и щегольски подогнанная, новенькая, нынче потеряла всю свою пригожесть. Да и сам Гришка... Тут как не подпоясывайся, все равно в просторном и необмявшемся малость похож на мелкого дьячка, и еще хорошо что не на попадью.

- Наряд 2-го красноармейского полка, - сухо сказал дядя Василий, глядя на всадников снизу вверх. - Посланы к вам с требованием.

- С пламенно-революционным, сугубо кумачево-большевистским, бескомпромиссным требованием? - насмешливо уточнил высокий офицер в мохнатой папахе.

- Оно, требование, техническое, потому без партийной платформы, - сдержанно объяснил дядя Василий. - К городу подходят германцы...

- Да неужели?! - издеваясь, удивился офицер.

- Именно так, гражданин батальонный командир. Полк занял оборону, город мы защитим. Но у одного из пулеметов испорчена возвратная пружина. Можете помочь?

Офицер лишь цыкнул зубом, и всадники тронули коней.

- Понятно, - сказал им в спины дядя Василий, - до конца, значит, стухли-разложились? Гнилью от вас несет, пусть и белокостной, а гнилью! Погоны сняли, попрятали, да и совесть туда же прибрали. Схоронили в кружевной платочек, так, вашбродь?

- Рот закрой, дед, - не оглядываясь, приказал высокий, - в былое время я б тебя...

Дядя Василий лишь крепче сжал ремень винтовки.

Второй всадник в опутанной портупеей бекеше, оглянулся:

- В кружевной, говорите, гражданин красноповязочник? А то, что мы в окопах три года вшей кормили, не иначе лишь белизны тому платочку прибавляет, ферштейн?

- Я службу уважаю, - угрюмо заверил дядя Василий, - да только немец с вашим ферштейном уж на подходе. Город бросаете, так хоть запчасть дайте, не злобствуйте.

- У нас приказ управарма-двенадцать, - поигрывая желваками обронил всадник, глянул на Пахмутьева, на Гришку, поморщился.

Вот это было обидно.

- А чего вы кривитесь? - хрипло спросил Гришка. - Какие есть. Ни фига не кавалергарды, ну! Вы кривитесь-кривитесь, чего уж вам. Лучше б наган мне отдали! Вам ремень косит, а я бы весь барабан по германцу точно высадил.