Рассказы

К этому моменту подоспели и братья Власики, как их называла вся деревня. Забыв про обещанный мох, они, словно коршуны на добычу, накинулись на возможность заработать на любом подхвате. Худые, загорелые, всегда пьяные, они с резвостью брались за любую работу, быстро начинали ее, потом замедлялись и совсем затухали в конце. Присмотр за ними нужен был постоянный, — взявшись корить хлысты, они быстро сделали все, получили договоренное и пропали на неделю в веселом загуле. Случайно я обнаружил, что хлысты окорены лишь с одной стороны, переворачивать их братья не сочли нужным.

Так же и со мхом: нарвав сорок, по их словам, мешков, они договорились с Витей, привезли мох кучей на тракторной тележке и быстренько исчезли с деньгами. Я поленился сразу посчитать мох мешками, потом оказалось, что его в два раза меньше. Было смешно и немного жалко их, они же считали меня, городского пришельца, своей законной добычей и чудесным источником законного опохмела. Постепенно в отношениях с ними установилось равновесие — они обманывали меня в два раза, но такая же работа в городе стоила бы в два, а то и в три раза дороже. Когда мха было уже довольно много, а хлысты все сияли свежей, солнечной, только что ошкуренной древесиной, старший Власик подошел ко мне:

— Давай фундамент подымем, дедушка.

Фундамент дома был действительно довольно низок, сантиметров пятьдесят над землей. Вся окрестность располагала к тому, чтобы дом был высоким, и я давно подумывал о фундаменте. Пугала цена тяжелых работ — в городе это стоило бы тысяч двадцать.

— Сколько возьмете за фундамент? — даже десять тысяч были для меня напряжны, деньги подходили к концу, а впереди еще маячил шифер для двух крыш, доски для стропил и лесов и прочая важная необходимость.

— Две тысячи дашь — сделаем, — я не смог устоять от такого предложения.

Правда, следить приходилось и тут — то и дело братья пытались недосыпать цемента в раствор или пересыпать песку, не знали, что углы фундамента нужно связывать арматурой, не хотели бутить его камнями. Но все вопросы решились чутким руководством, и через неделю фундамент возвышался на полтора метра над цветущей землей. Дом в начале своем стал похож на крепость.

V

Вообще, если дело не касается денег, какой–нибудь непосредственной приятной прибыли, жители карельских деревень открыты, улыбчивы, гостеприимны. Тебе помогут, накормят, дадут много полезных и бесплатных советов. Но лишь только разговор зайдет о деньгах — смышленая улыбка наползает на лица детей карельской природы. Она такая широкая, эта улыбка, такие непосредственные лукавые глаза сияют ожиданием удачной хитрости, такое протяжное «Н–у–у-у» раздается в ответ на твой вопрос, что сам начинаешь радоваться за них, любоваться ими. Так мой приятель Толя, покинув развалившийся колхоз, недолго горевал — устроился строителем, смотрителем да полухозяином на вновь открывшуюся ферму разведения форели к какому–то пришлому москвичу. Тот вложил деньги и уехал. Новое хозяйство почти целиком осталось на Толе.

— Толя, форель–то будешь продавать? — спросил я его, предвкушая лучезарную гримасу.

— Н–у–у-у, буду конечно. Только у меня будет дорого, — Толя буквально лучился ожиданием чудесных времен.

Так и Витя — бесплатные, очень ценные советы давал мне — и про лес, какой лучше — зимний или летний, и про глину — где нужно будет брать для печи. Но привезти из недалекого карьера тракторную тележку с песком стоило у него недешево:

— Н–у–у-у, пятьсот.

Почти как из города.

Много раз я слышал о том, что лес бывает зимний и летний. Все встречаемые плотники с придыханием говорили о том, что сосну для дома нужно валить в феврале, что в ней тогда больше смолы, что на срезе потом увидишь «вот такой оранжевый апельсин яркой сердцевины». У меня выхода не было, и лес мне валили в июле — самое неудачное время, по словам знатоков. Но ждать еще год я не мог — полученная премия могла легко превратиться в какое–то количество продуктов. Поэтому я стал советоваться с Витей.

— Раньше старики действительно зимой лес для домов брали. А еще на пригорках песчаных, чтоб не в болоте. Так дом потом сто лет мог простоять, топор от бревен с искрами отскакивал. Но суть не в смоле зимнего леса. Суть во влажности. Летом она гораздо больше. Так что высушишь хорошенько, да потом нагелей почаще в венцы позабиваешь — чтоб бревна не гнуло, и все отлично будет.

Поверил я Вите. И действительно, когда высох лес, на срезах были «вот такие оранжевые апельсины».

Эрики мои между тем работали все медленнее и неохотнее. Если раньше на венец у них уходил день, то теперь неделя. То и дело приходилось заставлять их исправлять недочеты — то щель между венцами оставят, то норовят гнилое трехлетнее бревно положить. Хорошо хоть рубили «в чашку», как договаривались, а не чистый угол, «ласточкин хвост». Чистый угол выглядит аккуратнее, да и делать его легче. Но углы потом на морозе промерзают — это тоже мне местные подсказали. А утеплять бревенчатый дом мне казалось абсурдом.