Рассказы

Полнощекая, белокурая Сальми Уйт старательно поворачивала вилкой в соусе кусок картофеля, который никак не хотел облипнуть мучнистой массой. Невестка вылавливала ложкой из чашки с молоком куски творога и выжидательно косила на старика свои черные глаза. Старуха стояла у печки, сложив руки на животе.

— Тебе скоро тридцать лет, — сказал старый Уйт. — Я думал, что в нашем роду полный разум устанавливается в двадцать пять лет, но, видно, он иногда запаздывает.

— Это верно, — сказал сын, — у тебя, например, он в шестьдесят лет все еще никак не может установиться.

— У тебя, должно быть, хозяйство очень большое, — сказал отец. — Оно легко досталось и много лишнего — не терпится отдать поскорее.

Сын хлебнул несколько раз молока из чашки и, положив ложку, сказал:

— Все это глупости. Ты сам знаешь, что болтаешь пустяки, и сам хорошо разбираешься во всем. Просто, ты привык упираться, как бык, перед каждым новым делом. Но мы знаем, что ты в конце концов перестанешь упрямиться, и мы подождем, у нас времени хватит.

— Подождите, подождите, — проворчал старый Уйт, — очень долго придется вам ждать. К тому времени камни на ваших полях сгниют и расползутся в кисель и заколосится мох в болоте.

Сын встал из-за стола, едва не коснувшись головой потолка, и начал свертывать цыгарку.

Старый Уйт вздохнул, глядя на сверкающий кровью закат. Он вспомнил, что он тогда с сожалением посмотрел на огромную спину сына. Такая сила уходит из дому, чтобы растрачиваться неизвестно где и неизвестно для кого.

Да и не только его сын ушел туда. Ушел молодой Ян Педер, тот самый, который мог положить на плечо мешок ржи и таскать его хоть целый день. Ушел Талдрик, смотрящий на людей всегда сверху вниз, потому что выше его не вырастал человек. Ушел маленький, широкий Аллер, любивший драться в молодости, — тот самый Аллер, который не умел бить иначе, как опрокидывая человека на землю с первого же удара. Да что там говорить! Все, живущие по ту сторону дороги, ушли в колхоз. Только по эту сторону у каждого был еще свой хутор. На эту сторону агитаторы напрасно заглядывали, у них ничего не вышло. У Ойнаса тоже был какой-то человек, но тоже ничего не добился.

Старый Уйт взял кол и опять воткнул его между землей и камнем. Он подбросил под кол чурбачок и нажал всем телом, но камень опять остался неподвижным. Тогда он слегка обкопал камень с трех сторон и снова нажал на кол. Камень чуть заметно шевельнулся. Уйт повис на своем рычаге, но камень все-таки остался на месте.

«Вот чорт! Он меня задержит до утра», — подумал Уйт и озабоченно взглянул на закат.

Закат красиво и жутко сверкал яркоалым цветом.

Солнца уже не было, но оно бросало снизу свои лучи, и весь небосклон и тучи казались облитыми свежей кровью.

Ну, делать нечего. Уйт снова спустился в яму и снова начал подкапываться под глыбу, нависшую над ним.

Как-никак у него все же дело подвигается. Земля принимает приличный вид. Еще года два — и жизнь потечет спокойно. Дочь, наверно, зятя в дом приведет. Работник, значит, будет. Но туда он земли не отдаст! Пусть не дожидаются. Он в эту компанию не пойдет. Он знает, что они хотят перетянуть его к себе. Недаром сын так часто заглядывает сюда.

Месяц назад он пришел с довольным видом и заявил, что они построили новый народный дом.

У них там раньше был какой-то маленький клуб, но он сгорел весной. Говорили, что это дело рук раскулаченных братьев Карьямаа. Люди очень обозлились и хотели как-то ответить поджигателям. Они с весны спешно возили материал, заготовляли срубы и закладывали фундамент. А потом выбрали один день между покосом и жатвой и поставили свой новый клуб в этот один день.

Вот сын и пришел похвастать тем, что они поставили его в один день. Он звал отца посмотреть на этот новый клуб. А чего там смотреть! Тратить время на пустяки, да еще человека отрывают от работы. Построят никому не нужный дом, да еще приглашают полюбоваться.

Но все же Уйт через неделю пошел взглянуть на этот хваленый народный дом. К тому времени дом уже был покрыт черепицей и внутри всюду был выстлан пол. Люди вставляли оконные рамы, обшивали наружные стены тесом, штукатурили их изнутри, настилали потолки и ставили печи. Они спешили использовать маленькую передышку между покосом и жатвой и работали как черти.

Они разбились на смены и работали круглые сутки. И все время дело подвигалось у них одинаково быстро. Выходило так, что к ним никогда не заглядывала усталость.

Старый Уйт обошел дом вокруг, разглядывая его очень внимательно со всех сторон. Люди, занятые работой, молча уступали ему дорогу. Он делал равнодушное лицо и прятал от людей свой внимательный взгляд, наклоняя голову вперед и сдвигая брови. Он забыл, что он большого роста и что людям его лицо снизу еще виднее.

Дядя Никифор, старший плотничий бригадир, спросил его:

— Ну как, Ян Петрович, нравится тебе наш новый нардом?

Старый Уйт пожал плечами.

— Что ж, нравится, — сказал он, кусая губы.