Рассказы

Старый Уйт очень хотел жить. Никогда в жизни его громадные мускулы не напрягались так сильно, как в эти минуты. Казалось, они лопнут и разорвутся от напряжения. Его щека пачкалась о шероховатую глинистую поверхность камня, и кости плеча ныли, сгибаемые вниз.

Но он все еще надеялся сам избавиться от давившей его тяжести. Не такая уж это была страшная тяжесть, чтобы ее не одолеть. И он давно бы справился с ней, если бы мог упереться как следует.

Налегая руками и плечом, он пытался подставить камню спину. Это ему долго не удавалось. Но он сделал отчаянный рывок вверх и успел быстро повернуться к камню спиной, ободрав при этом кожу на лопатках.

Теперь его положение стало устойчивей. Он упирался руками в стенку ямы и стоял, раздвинув ноги. Но зато камень осел еще больше, и тяжесть его намного увеличилась.

Только маленький просвет оставался между камнем и стенкой ямы.

Уйт понял, что ему все-таки не обойтись без чужой помощи. Тогда он подавил стыд и слабо крикнул:

— Эльмар!

Голос его прозвучал хрипло и неуверенно и тут же замер в глубине ямы, словно в могиле...

Старый Уйт похолодел при звуке своего голоса. Ведь может случиться так, что он будет кричать здесь, пока не надорвется, а его никто так и не услышит.

Он поднял голову, сколько мог, и закричал громче:

— Эльмар! Эльмар! Помоги!

Но за дорогой во всю мочь трещал трактор, и Эльмар ничего не слышал.

— Эльмар! — кричал Уйт. — Эльмар, сюда! Сюда! Помоги!

Его руки и босые ноги, упиравшиеся в дно и в стенку ямы, начали дрожать от напряжения. Камень больше уж не подавался вверх и оседал все ниже и ниже, давя на его слабеющие плечи.

— Эльмар! — кричал он отчаянным голосом. — Эльмар! Да помоги же! Пропадаю! Эльмар!

Руки его уже сдавали и гнулись под страшной тяжестью. В ушах начало звенеть, и он перестал слышать шум трактора.

Но зато ему показалось, что где-то вблизи переговариваются люди. Тогда он собрал последние силы и закричал по-русски:

— Помогите! Помогите! Сюда! Помогите, товарищи!

Проходящие по его земле со стороны леса люди уже давно слышали странный сдавленный голос, но, не понимая смысла эстонских слов, шли на этот голос просто из любопытства. Но когда Уйт крикнул по-русски, то Колька Жимин, самый сильный из них, устремился с такой быстротой, что комья вспаханной земли полетели из-под его ног.

Остальные помчались за ним.

Старый Уйт уже совсем сдавал, и лицо его почти вплотную приблизилось к сырой, глинистой стенке ямы.

Когда он почувствовал некоторое облегчение от давившей его тяжести, он снова выпрямил дрожащие руки, кося глазами вверх.

На краю ямы над своей головой он увидел две мощные ноги, обутые в сапоги. Потом тяжесть стала еще легче, и он увидел еще несколько пар ног на краю ямы.

Наконец каменная глыба совсем отделилась от его плеч и откатилась в сторону от ямы.

Люди извлекли Уйта из ямы, и он, весь дрожа, сел на кучу сырой глины.

Он дышал очень тяжело и часто, утирая запачканным в глине рукавом грязное и мокрое от пота лицо. Он хмурился и не смотрел на людей, спасших его. Ему было неловко и стыдно оттого, что его видели в таком жалком положении. Он даже злился на что-то в этот момент.

Люди извлекли из ямы также его лопату и постояли некоторое время около него, словно ожидая, не скажет ли он что-нибудь.

Но он молчал, согнув спину и глядя в землю. Большие дрожащие кисти рук тяжело свисали с его колен. Люди закурили около него, любуясь угасающим закатом и переговариваясь вполголоса:

— Не повредило ему ничего?

— Да ничего как будто... Не жалуется.

— Да разве такой пожалуется...

— Не опоздать бы нам в кино, ребята. Во сколько начало-то?

— Пол десятого. Успеем.

— Славный денек будет завтра, — задумчиво сказал один, глядя на закат.

— Да, надо думать, что не плохой будет денечек, — подтвердил дядя Никифор, затягиваясь папироской. — Завтречка можно будет и засеять маленько на пробу. Гектаров тридцать для начала.

При этих словах старый Уйт повернул к нему голову и некоторое время внимательно вглядывался в его бородатое лицо.

Никифор молча курил, щурясь от яркого цвета зари. Уйт медленно и глубоко вздохнул во всю ширь своей огромной груди и снова уставился в землю.

Один парень внимательнее взглянул на его спину и заметил, что она окровавлена. Парень хотел осмотреть его спину, но Уйт отстранил парня, толкнув его слегка рукой. Тот поскользнулся на сырой глине и упал.

Люди не проронили ни слова, глядя на это.

Бородатый Никифор бросил окурок и сказал:

— Ну что ж, ребятки! Кажись, в порядке все. Пойдем-ка по домам.

— Пойдем, — сказали люди и начали подбирать свои пилы, топоры и брезентовые плащи, раскиданные по земле.

Старый Уйт покосился в сторону уходящих, кусая губы. Он оглянулся вокруг, словно надеясь увидеть еще кого-нибудь возле себя. Но возле него оставались лишь пустые, прохладные сумерки.

Взгляд его скользнул по зияющей черноте ямы, и ему показалось, что оттуда пахнуло могильным холодом. Он убрал босые ноги подальше от края и снова покосился вслед уходящим.

В руки ему попалась лопата. Он повертел ее нервно между ладонями и вдруг с силой воткнул ее в землю.

— Постойте! — крикнул он угрюмо.