Рассеянная жизнь

Сделали порядочный круг и приехали на Плющиху, но не к Альберту, к сестре его. Ирка, даром что тёртая девица, но благоразумная, свалила сразу же, а фасолька решила всё же сдать Альберта с рук на руки и зашла с ним в подъезд, а в результате пёрла его на пятый этаж сталинки без лифта, практически взвалив на плечи. После этой истории её рейтинг среди арбатских взлетел до небес, потому что в ней едва сорок кило и полтора метра, а в Альберте почти два и центнер.

Но всё это были пустяки, потому что теперь у неё были деньги на билет и на паспорт и прямо завтра можно пойти к людям, которые делают заграны.

В первый раз не повезло, месяц водили за нос, а потом просто вернули её документы и даже деньги. Но другие ребята всё сделали, она получила новенький вишнёвый паспорт и впервые по-настоящему поверила, что снова увидит Джефа. Писала ему, но он не отвечал, а ведь пришло время покупать билет. Коленька не советовал спешить, но она как раз нашла фирму, которая бралась всё устроить. Дружелюбный дядька — тогда делами рулили всё больше мужчины, время «дамочек на ресепшене» пришло чуть позже, — которого она не запомнила, вник в её проблему и с лёгкостью пообещал разрулить.

— Сколько у тебя, четыреста пятьдесят? Вот как раз за эти деньги сделаю тебе билет Москва — Ёбург — Тель-Авив и обратно, и гостиницу на неделю.

— А виза? — заикнулась фасолька. — Там же ещё виза нужна, приглашение какое-то…

— Приглос нарисуем, визу там поставим, в Ёбурге, паспорт сейчас сдавать не надо, всё там, — туманно ответил он.

Потом предложил выбрать даты, и она сразу поверила и решила ехать на Рождество. Отдала деньги, взяла расписку — чин чином, с печатью ООО, и принялась считать дни.

Джеф не объявлялся, но она думала, что главное доехать, а там сориентируется. Под этим туманным словом фасолька понимала, что выйдет из самолёта и как-нибудь быстро разберётся, у неё же была газета с его фамилией, там и адрес редакции есть. Найдёт, спросит и он сразу выйдет к ней, а она не кинется навстречу, а будет стоять и смотреть, как он подходит, и запомнит каждую секунду и каждый сантиметр пространства между ними и каждый волосок его бороды. А уже потом прикоснётся, обнимет его и хрен отпустит — хватит, отпускала уже один раз.

И вот в январе, почти ровно через два года после того, как виделись в последний раз, фасолька бегала по площади возле метро, откуда он тогда уезжал. Но никакого автобуса с группой, никаких турагентов не было и телефон их не отвечал. «Наверное, рейс отменили, — думала она, стараясь не паниковать. — Завтра пойду к ним в офис, узнаю. Домой сейчас нельзя, маме наврала, что до начала семестра поедет к подруге, с ребёнком помочь. Завтра с утра можно будет вернуться, сказать, что к той родители из другого города неожиданно прикатили, ну или ещё что, а сегодня придётся у Альберта перекантоваться», — решила она и двинула на Арбат.

Там, возле аптеки на Калине, случилось непонятное. Она шла, загребая промокшими сапогами грязный снег, и вдруг щиколотки обеих ног обожгла резкая боль. Почему-то пришло в голову, что от троллейбуса оторвался провод и долбанул током. Идея дурацкая, но никак иначе этот короткий резкий удар она объяснить не могла.

У Альберта была Ирка, и фасолька буквально с порога увидела, откуда взялась её кличка. Сбросила куртку и сапоги, разделась и пошла к ним. Вежливо потрогала пальцем белую шёрстку, а Ирка выплюнула то, что было у неё во рту, и предложила сделать чай. Но потом они всё же вернулись в постель, и фасолька с удовлетворением подумала, что теперь в её жизни случился настоящий разврат. Не особо понравилось, правда, зато можно сразу две галочки поставить — групповуха и с женщиной.

На следующий день поехала в турфирму, никого, конечно, не нашла, но ещё немного надеялась, что они после Нового года отдыхают. Вернулась домой, мама посмотрела странно и сказала: «Ну вот и хорошо, не надо тебе туда».

Фасолька иногда задумывалась, что вот сама она живёт в любовном мороке, в сдвинутой реальности, где сначала откуда-то сваливаются деньги, и ты надеешься, что сейчас боженька на крылышках перенесёт к милому, а потом тебя на эти деньги убирают, и жизнь снова рушится к чертям. Но мама-то почему верит в нелепые отмазки про каких-то там подруг, гибкое расписание в «кульке» (на самом деле фасолька собиралась несколько дней прогулять), во все её сомнительные отлучки «по делам». При том что обычно она жутко подозрительная и на ровном месте обвиняла фасольку «в распутстве» в те годы, когда та была ещё девицей. Теперь же будто ослепла — то ли фасолька умудрялась распространить свой морок и на неё, то ли мама отчаянно боялась увидеть правду. А может, тот мир, где мама росла и жила прежде, рухнул, а о новом она ничего не знала до такой степени, что вынуждена была принимать на веру всё.