Распутин

На следующее же утро какой-то седенький на уже зыбких, высохших ножках отставной полковник в полной парадной форме явился к губернаторскому дому и, взяв под козырек, вытянулся среди революционного города перед невидимым монархом. Заключенные были тронуты. И было жаль старика, и не было никакого способа попросить его не мучить так себя. И простояв так полчаса, старенький полковник браво сделал на-лево кругом и, молодцевато отбивая ногу, возвратился к себе. А в следующее же воскресенье слуги, бывшие у обедни в соседней церкви, донесли, что священник, отец Алексей Васильев за великим выходом вместо того, чтобы поминать Временное правительство, вдруг торжественно провозгласил традиционное «благочестивейшего, самодержавнейшего великого государя нашего Николая Александровича всея России...» И купцы передавали заключенным всякие - большею частью из съестного - гостинцы... Царица жадно ловила все эти обломки былого и строила из них неугасимые мечты о том, как народ одумается, раскается и царь вернется к власти: удивительно упрямой женщине этой и теперь все еще была на что-то нужна эта ненужная тяжкая власть! По-прежнему она жгуче ненавидела Думу, интеллигенцию, газеты, жидов - своим перстнем она чертила на стеклах всюду антисемитский Hakenkreuz [81]- и, дымя папиросой, тысячи и тысячи раз передумывала предсказания и Григория, и Мити-юродивого, и господина Филиппа из Лиона, и епископа Варнаввы, и новгородской старицы Марьи Михайловны. Из всех пророчеств их страшно исполнилось только одно пророчество Григория: «Пока я жив, ничего не бойтесь, все будет хорошо...» Вот его не стало, и все пошло прахом. Но на этом ее мысль не задерживалась, и в предсказаниях прямо противоположных она искала объяснения случившемуся и просветов в лучшее будущее, и чем меньше оставалось почвы для надежды, тем упорнее она надеялась...

Царя не заражали ее настроения. Все больше и больше просыпался он к настоящей, неподдельной жизни и все более и более находил в ней удовольствия, в том, в чем ему с самого рождения было отказано. Седенького полковника, который сделал ему перед окном фронт, он забыл очень скоро, но с большим удовольствием вместе с Алешей он выходил на двор и из своих рук кормил кур, уток, индюшек, знакомился с ними с каждой в отдельности, старался заслужить их доверие и расположение. Среди карауливших его солдат - он совсем не понимал, зачем его караулят, так как бежать он никуда не собирался, да и куда бы он мог скрыться, он, царь и всея России самодержец? - попадалось, конечно, немало простых крестьянских парней, которые как-то не поддались растлевающему влиянию войны, которые до сих пор не удосужились как-то узнать, что они, в сущности, всегда были левее кадетов, которые совестились хулиганить перед человеком в несчастье. Открыл этих настоящих, простых русских людей б. наследник Алексей, который с любознательностью ребенка совался во все. Как-то раз царь, нечаянно заглянув в караульное помещение, вдруг увидал, как его сын с одним из солдат играет в шашки, в то время как другие солдаты, обступив игроков, с напряженным вниманием следили за ходом игры. На звук отворенной двери солдаты оглянулись, и первым инстинктивным движением их - они поторопились это движение скрыть - было встать и вытянуться, но государь вовремя успел сделать им знак рукой, и они успокоились. Наследник виновато поднял глаза на отца, но видя, что тот не сердится, снова обратился к игре. Царь подошел ближе.

- Ну как? Кто кого? - спросил он, улыбаясь глазами.

- Одолевает Фролов Алешу... - послышались голоса. - Совсем за Можай загнал... Ловок Алеша, говорить нечего, ну а против Шролова сустоять все же не может...

Царь внимательно посмотрел в игру.

- Да что же ты не делаешь этого вот хода? - оживленно сказал он сыну, показывая ход. - Дай ему вот эту, ешь у него три и в дамки...

- В-ва! Вот это так здорово! - восхитились солдаты и засмеялись, в то время как мальчик радостно, дрожащей рукой съев у противника трех, выходил в дамки. - Что, брат Фролов? Не любишь? Ха-ха-ха...

- Да, еще бы... - недовольно отозвался Фролов, ловкий, подбористый солдат-нижегородец из хорошей крестьянской семьи. - Вдвоем-то эдак всякий бы... Подсказывать не закон...

- Вот тебе и не закон! - смеялись солдаты. - Ну-ка, ну-ка, Алеша! Круши его, мижгородца!..

Еще два-три хода, и Фролов был разбит наголову.

- Ну а ты, ваше величество, ничем подсказывать сыну-то, сам садись... - оживленно сказал Фролов, предвкушая удовольствие сразиться с видимо хорошим игроком. - И поглядим, кто кого...

Он сконфузился, что назвал царя не господин полковник, а ваше величество, но другие сделали вид, что не заметили промаха.

- Во, это дело! - весело поддержали его солдаты. - А ты, Алеша, отцу чур не помогать... Ну-ка, давайте, давайте...