Распутье

Почему не защищалась? Он левша, а руку мою перехватил правой, я не только могла из захвата вырваться, но и по открытой шее хорошенько приложить. Но меня словно парализовало – на все время, пока это продолжалось, дыхание его дерганое, сердцебиение из его груди по всему телу парализовало. Наоборот, я не вывернуться хотела, а влиться в тот же ритм, совпасть дыханиями… что бы это ни означало.

– Видимо, мне надо больше тренироваться, – выдавила перед уходом и не стала дожидаться ответа.

А потом до самого утра мучилась. Противная сцена вышла, непозволительная. На Кошу злиться глупо – ну да, приходит такая молодая баба к пьяному мужику в спальню и ждет адекватности. А зачем я вообще к нему шла? Ведь шла же, летела, словно у меня была серьезная причина. Провоцировала, будто бы и хотела именно спровоцировать.

Под утро меня окончательно раздавило – появилось желание снова заглянуть в его комнату. Он сейчас крепко спит, а мне просто надо убедиться, что во сне у него лицо тоже становится другим. Разумеется, никуда я не пошла, а снова повернулась на другой бок – уже в тысячный раз. И что с дыханием? Оно замирает на мысли, как я лечу вниз, а Коша неудобно пытается перехватить. Потом долго-долго вдох не возвращается, только после волевого усилия. Я страсти-то настоящей никогда не видела, а эта пьяная, фальшивая, минутная страсть меня наизнанку вывернула. Вообще получится когда-нибудь уснуть – или теперь это навсегда: погружаться в дремоту, а потом подскакивать от ощущения падения и перехвата левой рукой? И вот я уже сижу, прижимая пальцы к губам, стирая его застывший взгляд на них.

Коша или вообще не вспомнит, или начнет меня избегать. Последнего я допустить не могла. Но почему-то первое вызывало совсем невыносимую иррациональную тоску. Пусть лучше помнит – это же единственный эпизод его настоящей слабости. И пусть помнит, чтобы не повторилось, потому что это самый яркий эпизод слабости моей.

Глава 18

Я не угадала. Это не Коша начал меня избегать, а я его. На окончательное осознание ушло несколько дней, и оно ошеломило. Да он мне давным-давно нравился, я же глаз с него не сводила, я его одобрения и советов искала, только о нем и вспоминала в больнице. Навязывалась, искала в нем то, что мне бы понравилось, игнорировала то, что могло бы меня в нем напрячь. Он молод, харизматичен, умен, но он не хороший человек. Я видела в нем проблески понимания и настоящей помощи избранным, но назвать его хорошим человеком у меня язык бы не повернулся. Разлюбить Ивана, чтобы влюбиться в его преемника – и еще неизвестно, каким будет Коша через тридцать лет. Может, первый еще и ангелом покажется? Или червоточина во мне – я сама выбираю именно таких мужчин? Симпатия к Коше – закономерность, а не случайность. Максим когда-то говорил о гормонах. Так вот они, во всей красе! Легкая, всегда дребезжащая на краю сознания влюбленность, на которой я раньше не заостряла внимания. Но из-за нее я и не думала его останавливать – в ту секунду я собиралась узнать, как он целует, а не останавливать.

Теперь я старалась вернуться к холодному нейтралитету и вообще избегала прямых взглядов. Еще не хватало внимательному Ивану показать, в какой стороне моя слабость. Пижон иногда учил меня играть в карты, и я уже не возражала, чтобы именно он постоянно возил меня на тренировки. Красавчик и любимец женщин Пижон находился в гораздо большей безопасности от меня самой.

С Кошей же старалась по большей части отмалчиваться – ничего удивительного, мы и раньше примерно в таком духе общались. Но он зачем-то решил заметить странность. И, когда ехали из тира, свернул к обочине.

– Что-то случилось? – Я нахмурилась.

– Нет. – Коша отстегнул свой ремень и немного развернулся в мою сторону. – Но надо поговорить. Елизавета Андреевна, вы на меня злитесь. Так скажите, что злитесь.

Видимо, он решил не делать вид, что ему память отшибло. Кстати говоря, странно: в его характере вообще предусмотрен навык лишний раз промолчать, чем лишний раз сказать.

– Да нет, не злюсь, – я вздохнула. – Или ты волнуешься, не расскажу ли я Ивану?

– Не расскажете.

– Почему же? – мне почти удалось изобразить удивление.

– Потому что ничего серьезного все-таки не произошло. Вы не подставите человека за такую мелочь.

Действительно, ничего серьезного. Мы даже не поцеловались. А его тело, прижатое к моему телу, – так мы в спаррингах и не на такой интим иногда переходим! Но я знаю, что это была не мелочь. И Коша, похоже, догадывается, раз решил завести эту спорную тему.

– Верно, – подтвердила я. – Тогда что еще обсуждать?

– Я… – он непривычно долго подбирал слова. – Я извиниться должен. Вижу, что вас это беспокоит, потому надо как-то закрыть вопрос. Извините меня за тот эпизод, Елизавета Андреевна. Если бы я соображал чуть лучше, подобного не произошло бы.

– Я не злюсь. Прекрати. И давай уж честно – мое поведение было тоже идиотским. Это не ты ко мне в спальню посреди ночи ввалился. Было бы чудовищно назначить виноватым тебя.

– Видите ли, Елизавета Андреевна, теоретически ведь и я мог ввалиться…